себе и минут десять, не менее, читал его, вернее, перечитывал, как бы изучая.
— Кого ты тут понаписал? — вдруг рывком двинув бумагу в сторону Половнева, сердито сказал он. — Коммунистов всего три человека. Сколько их у тебя в колхозе?
— Вообще-то десять, — ответил Половнев, — но колхозников из них семь, а остальные преподаватели школы.
— А почему же ты только троих записал? Почему в списке нет ни председателя, ни бригадиров? Не надеешься на них?
— Не в том суть, Владимир Дмитрич. Коммунисты у нас народ хороший, надежный… но без них же в колхозе никак не обойтись.
— Да о каком же колхозе может идти речь, если Даниловку вашу немцы займут?
— Как это займут? — оторопело взглянув на Никитина, пробормотал Половнев. — Вы же говорили — восемнадцатый не повторится… И потом, я думал — немедленно нас переправят в тыл неприятеля… ну и написал, без кого в колхозе на худой конец обойтись можно.
— Вот оно в чем суть! — повеселев, заулыбался Никитин. — Ну, ты, брат, мудрец! И всегда у тебя какая-нибудь суть про запас имеется! Это, конечно, неплохо, что ты, можно сказать, с ходу готов в тыл неприятеля… Но не торопись, товарищ Половнев, не торопись… В настоящее время не можем мы отпустить тебя ни на фронт, ни в тыл неприятеля. Без тебя тоже в колхозе ведь никак нельзя… и уборка еще не завершена, и дел всяких у вас там уйма… нужны и партийный глаз и партийная рука… Не говорю уж о том, что без тебя, наверно, кузницу закрывать придется. Заменить тебя некем. Знаю. Это во-первых. Во-вторых, партизанский отряд создавать на данном этапе мы можем поручить только тебе. В Даниловке сколько колхозов?
— Три: «Светлый путь», «Авангард» и «Рассвет».
— По всем трем колхозам составить общий список не сумеешь?
— По всем не смогу, Владимир Дмитрич.
— Людей не знаешь?
— Коммунистов всех знаю, а беспартийных не охвачу.
— Ну ладно. Пиши только по своему. Насчет «Авангарда» и «Рассвета» скажу Демину.
Пришлось Половневу дописывать. Больше часа потратил он на это дело. Теперь в списке оказалось шестьдесят восемь человек.
Пока он составлял список, Никитин тоже что-то писал за своим столом.
Закончив, Половнев понес ему четыре листа, исписанных крупным, разборчивым почерком.
— Возьми стул, садись рядом, — сказал Никитин и стал внимательно читать список.
Половнев поставил стул, сел бок о бок с секретарем, продолжая вспоминать, не забыл ли кого-нибудь из даниловцев, пригодных в партизаны. Представлялось, как будто никого не забыл.
Просмотрев список, Никитин в одном месте остановился, с сомнением покачал головой.
— Травушкин Аникей Панфилович… Это же тот самый? — глядя на Половнева, спросил он.
— Он самый.
— А он не опасен будет? Вроде и русский, и патриотические чувства у него… но все-таки из бывших кулаков…
— Из бывших, точно. Так лет десять уж в колхозе… Это одно. Другое — чего он один может сделать между всех остальных? Я почему включил его: мастеровитый он, особенно по сапожному делу… Сапоги починить или валенки подшить. В лесах же нам придется да в оврагах действовать, а там сапожных мастерских нет.
— Смотри сам, тебе видней, — сказал Никитин, продолжая читать список. — Но будь побдительней, в случае чего. Подобных ему тут больше нет?
— Нету… остальные — народ все трудовой, вполне надежный. А за Травушкиным будем присматривать. Из-за мастеровитости по сапожному делу вписал я его.
— Ну хорошо, — сказал Никитин, просмотрев весь список.
— Неужели же все это возможно? — озабоченно произнес Половнев.
— Что — все?
— Партизаны в Князевском лесу нашем… немец на нашей черноземной земле… в Даниловке?!
— Не исключено, дорогой Петр Филиппович, не исключено. Ну, на сегодня, как говорится, у нас с тобой все. — Никитин улыбчиво посмотрел на секретаря колхозной организации. — Теперь понял, зачем я тебя вызывал?
Половнев слегка вздохнул, поднялся: надо, стало быть, уходить.
— Все понял, Владимир Дмитрич… все. И скажу тебе твердо, — неожиданно проговорил на «ты», — и обком партии и ты можете быть уверены — не подведем, если придется лицом к лицу с фашистами встать.
— Не сомневаюсь, Петр Филиппович, не сомневаюсь. — Никитин тоже встал, протянул руку: — До свидания. Будь здоров… А списочек мы тут перепечатаем и потом специальным нарочным доставим и Демину и тебе. А возможно, и сам я привезу… Да, чуть не забыл: насчет богучарцев, чего ты прошлый год мне рассказывал и чего не успел рассказать. Все время думал так: недурно бы написать… Интересная книжка могла получиться. Попросту написать, как умеешь. Собирался заехать к тебе и поговорить, да так и не собрался. Но мы с тобой вернемся к этому вопросу после войны. Не возражаешь?
— Чего же возражать? — сказал Половнев. — Только писатель-то я слабый совсем…
— Писателя мы к тебе подключим. Есть у нас тут такой… бывший участник гражданской войны.
— Что ж… будем живы — после войны подумаем, Владимир Дмитрич.
На этом встреча секретаря обкома партии с секретарем колхозной парторганизации закончилась, и они, очень тепло распрощавшись, расстались в полной уверенности, что еще не раз придется им встретиться в войну и после войны.
Из обкома Половнев вышел во взволнованном состоянии. Взволновали его и сама встреча с Никитиным, цель которой поначалу была непонятна и неизвестна, и сам характер ее, а главное — причина. Партизаны в Князевом лесу! Никак это не укладывалось в голове…
Конец второй книги
Примечания
1
Михайлов — известный артист — певец.
