Лоти, конечно, погорячилась, и нужно было ее успокоить. Она любила малиновое варенье, рябиновку, сосиски, сыр, сельтерскую воду, – нужно было начать с этого. Поевший человек всегда спокойнее, как знала фрау Дранг по собственному опыту, но только вопрос, с чего начать? В момент этих размышлений в коридоре послышался сторожевой кашель Ольги. Фрау Дранг сделала недовольное лицо. Вечно некстати пристает эта чухонская морда.
– Ну, чего тебе, пергаля? – сердито спросила она, выйдя в коридор. – Не знаешь свой время.
– Бариня, а я тебе буду говорил, – бормотала Ольга, делая таинственные знаки и задыхаясь от волнения. – Рибенка екал…
– Какой ребенок ехал? Что ты мелешь-то?
– Она екал рибенок… Баронеска узел тащил, я смотрел узел… детские вещи узел… Она екал узел рибенок.
Фрау Дранг наконец поняла и хлопнула себя по лбу, как делала в решительные моменты. Да, теперь все было ясно. Вот зачем «баронесса» юлила в последнее время около Татьяны Ивановны! Она ее и, подбила… Фрау Дранг знала, что у Татьяны Ивановны есть ребенок и что он воспитывается где-то в деревне. Раза два, защищая интересы жилицы, она выгоняла Агафью, являвшуюся обирать Татьяну Ивановну. Но фрау Дранг была порядочная женщина и не любила совать нос в чужие дела, пока это не касалось ее. А теперь другое дело. Ведь эта сумасшедшая привезет своего ребенка сюда. Нет, уж извините, всякому терпению бывают границы. Этого только недоставало. В глубине души фрау Дранг считала себя благодетельницей. Боже мой, сколько добра она сделала Татьяне Ивановне, когда та пришла к ней на квартиру чуть не в одном платье! Все она, фрау Дранг, и вот вам благодарность.
В гостиную фрау Дранг вернулась, как грозовая туча, и принялась так ругаться, что Лоти хохотала до слез.
– Дорого бы я дала, чтобы посмотреть на вас, когда та вернется с ребенком, – повторяла Лоти, хватаясь за бока. – Баронесса отличилась… о-ха-ха!.. У тебя, мутерхен, скоро будет свой собственный воспитательный дом. Тебе дадут медаль за человеколюбие.
Догадка Ольги растревожила Каролину Карловну до того, что она выпила вечером лишнюю бутылку пива. И целую ночь ей снились самые гадкие сны, начиная с того, что Каролина Карловна видела себя молодой, со всеми последствиями и необходимыми ошибками этого опасного возраста, так что, проснувшись утром, она плюнула и сказала: «Donnerwetter!».
– Будем посмотреть, как она приедет, – повторяла старуха, грозно расхаживая по своей квартире. – Это меня нравится.
До обеда время тянулось ужасно медленно, так что Каролина Карловна три раза принималась ругаться с Ольгой, пока не впала в изнеможение. Лежа в постели, она нюхала какие-то такие старинные соли, что от них уже ничем не пахло, кроме пыли. Потом Каролина Карловна пила кофе, и вот именно в этот трогательный момент послышался звонок в передней. Это была она, Татьяна Ивановна… Каролину Карловну охватило такое волнение, что она не могла даже выйти в коридор, а только видела в отворенную дверь, как жилица прошла мимо с девочкой. Да, с девочкой.
– Ривезла, – доложила шепотом Ольга. – Ребенка большой… девочка.
Девочка? Нет, это уж, как хотите, хоть кого взорвет. Каролина Карловна поднялась, оправилась перед зеркалом и грозно поплыла к жилице.
– Можно войти?
– Нет.
– Как нет? Я хозяйка.
Каролина Карловна вошла без позволения и грозным взглядом окинула происходившую семейную сцену. Девочка сидела у стола и с аппетитом ела бутерброды с маслом и колбасой.
– Вы с ума сошли, – заявила Каролина Карловна. – Вы – дурак.
– Как вы смеете? Я вас выгоню вон.
В первый момент Каролина Карловна растерялась. Она никак не ожидала такого отпора. Что же это такое?.. А Татьяна Ивановна смотрела на нее в упор злыми глазами и имела такой вид, что вот-вот вцепится. Это уж было слишком, и Каролина Карловна рухнула на ближайший стул, как жирная лавина. Татьяна Ивановна молчала, и только по ускоренному дыханию можно было судить, как она волновалась.
– И это мне благодарность? – указала старуха на девочку.
– Это вас не касается, Каролина Карловна.
– Меня? Не касает? Я, я знаю, что такое любов… Когда я был молодой, меня тоже коснулся любов. Да… Это был отец баронессы. И я оставался с такою же девочкой… Один оставался… Я плакал день и ночь, потому что был дурак. Да… Я плакал о барон, отец баронессы… я ел корка черный хлеб.
– Отчего же вам барон не помог?
– Барон?.. Пфуй! У барон был одни панталон и семьдесят незаконных дитю… Барон был веселый характер, а я плакал. Нужно было взять другой барон, старый барон, а я плакал. Тогда я был дурак, а теперь вы дурак… Меня это очень касает, да. Девочка жил, вы жил, а теперь и вы и девочка будет плакал корка черный хлеб.
– У вас не буду просить, Каролина Карловна, а там что Бог даст.
– И не дам… У меня не богадельня. А баронессе я дам на кулаки.
– Она-то при чем тут?
– О, я понимайт все!.. Я баронессе дам на морда! Вы жил, девочка жил, а теперь стал нищий, – вот что баронесса.
– Нет, уж вы ее оставьте: она тут ни при чем. Я сама давно хотела взять девочку.
– О, я понимайт!.. Я был дурак, а вы есть дурак!
Сначала Татьяна Ивановна рассердилась на старуху, а потом принялась ее внимательно рассматривать, точно видела в первый раз. Например, раньше она совсем не замечала, что у Каролины Карловны какие-то ржавые глаза. Раньше, вероятно, они были серыми, а теперь заржавели. Затем, ведь старуха, если разобрать, совсем не злая, даже по-своему добрая, только решительно потеряла всякий вкус к добру и злу. Эта философия безразличия выработалась долгим житейским опытом с разного рода баронами, и Каролина Карловна была столько же виновата, как старинная тяжелая монета, потерявшая от времени всякий чекан. Татьяна Ивановна посмотрела на старуху даже с сожалением: ведь она, Татьяна Ивановна, была так сейчас счастлива. Время от времени она наблюдала Наташу. Девочка сначала косилась на старуху, а потом равнодушно занялась опять своими бутербродами.
– Вот что, Каролина Карловна, – заговорила Татьяна Ивановна, набирая воздуху (ей было тяжело говорить). – Жили мы с вами, не ссорились и расстанемтесь по-хорошему, друзьями. Жить я у вас больше не могу, и вы знаете почему. Имея девочку на руках, я не могу вести прежний образ жизни. Надоело и… нехорошо. Я еще молода, могу работать… Одним словом, как-нибудь устроюсь.
– Знаю, знаю… Теперь один девочка, а устроишь себе другой, как баронесса. Знаю… Теперь ты жил комната, будешь жил на улица.
– Это уж как Бог даст. Нужно нам сосчитаться.
