своей скорби. Истеричные рыдания разрывали меня надвое.
Горе, одно только горе сейчас проникало мое существо. Неослабная тоска, еще глубже утягивающая в кромешную смоляную яму.
Я подняла глаза к небу. Уже стояла ночь – а на горизонте ореолом брезжило рыжее зарево пламени, вопиющее во мраке. Я захлебывалась надрывным плачем, слыша, как от утеса Морниар прокатывается гром. Там назревала буря.
Глава девяносто вторая
Нора
Чумной рыцарь как разносит хвори, так и способен от них избавлять. Отваживая заразу, он сам становится ее жертвой. Страшно представить, каково ему приходится. Как мучается это создание от сотен недугов, будучи бессмертным? Как страдает, навеки погруженный в молчание? Ясно одно: рыцарь продолжит перенимать болезни, покуда не придет час ему при помощи искривленного меча раздать свои дары.
– Запретное писание Марцендиуса Делефрама, изгнанного книжника
Эрефиэля убили на моих глазах.
Мир накрыла красная пелена. Мой боевой клич был исполнен пламени. Сердце зашлось с такой неодолимой мощью, что чешуйки зашумели, точно рой шершней.
Ноги превратились в пружинистые дуги и пробросили меня в гущу врагов.
Роковой удар палицы так и стоял перед глазами. Я видела, как вздымается пыль, как обмякает расплющенное тело Эрефиэля, – охотно загорелась неуемным бешенством.
Прямо в полете обе руки собрались в хлысты с лезвиями вдоль струй плавленого золота. Раскурочив наколенником висок одному акару, я с фланга влетела в сердце толпы и закружилась, застегала по всем.
Протезы секли так хлестко, будто живые. Мощь их словами не описать. Мой гибельный смерч кромсал все новых и новых акар на лоскуты.
Преждевременная заря и сияние гаснущего пожара полностью разогнали ночной мрак. Я чинила страшную резню. Левый хлыст вытянулся далеко вперед – и это меня подвело: под удар попало слишком много врагов и он увяз в телах. В него вцепились, рванули на себя, но я успела перестроить ноги – на этот раз они вгрызлись в землю, сродни двум могучим обсидиановым деревьям. Тут хлыст сам ужался. Так стремительно, что вцепившихся акар швырнуло прямо на меня.
Плечо едва не вырвало из сустава. Руки еще больше налились мощью, жидкий плод в груди пыхнул ярче прежнего, разливая по груди жар. Струистый огонь в венах так просиял, что лучился прямо сквозь кожу.
Правый хлыст вновь собрался в руку. Под оглушительный треск пластинок я непокорно взревела и одним ударом высвободила налитую мощь. Ее принял на себя акар, которого притянуло хлыстом, и под великаном взрыло землю. В воздух швырнуло тела и лохмотья плоти, кишок, конечностей.
Надо отдышаться. Протезы приняли обычный вид, но трещали уже не так резво. Я собралась с силами перед новой атакой.
Мое появление стало для врага столь непредвиденным, что я выгрызла у них во фланге внушительную брешь. Однако фактор внезапности уже почти иссяк. На исходе были и силы, но отступить я не посмею.
Акары попятились от взрытой мною воронки, устланной кровавым фаршем.
– Нора! – послышался из-за спины голос Хромы.
– Ну же, подходите! Всех на тот свет отправлю! – пролаяла я десятку остолбенелых акар. От гари першило в горле.
Хрома подлетел ко мне, на бегу подхватывая с земли клерианский меч. Было видно: оружие ему мало, совсем не лежит в руке.
– Нора! Командуй! – крикнул он.
– Что?
– Говори, что делать!
– Со спины прикрывай! – инстинктивно приказала я, и он примкнул сзади.
Кругом ревела война. Пламенное зарево понемногу уступало в схватке лучам рассвета. Мы с Хромой и застывшая гурьба акар перед нами сейчас были сами по себе, откололись островком от всеобщей мясорубки клерианских сил и орды. Те, кто глядел на меня, опомнились и, вскинув секиры, копья, когтистые руки и громоздкие дубины, пошли в атаку.
И тут с небес донесся звучный гул, нечто среднее между раскатом грома и скрежетом по железу. Я вскинула голову и увидела простертые над облаками очертания гигантского ската-манты. Акары тоже замерли, глядя ввысь. Крик раздался вновь – оглушительный, величественный, пронзительный, пусть и нечеткий, будто из толщи воды.
Скат, хлопая плавниками, устремился к земле. Таких громадных на утесе я не видела.
Внезапно от него отделилось белое пятно и полетело прямо в нашу сторону, как снежный ком.
– Ходу! – выкрикнул Хрома.
Мы бросились наутек. Он изо всех сил подгонял меня, поскольку протезы ослабли и мощи хватало разве что ковылять.
В уши ударил острый визг – уже не тот прежний искаженный вой. От удара нас выкинуло вперед и распластало на земле. Медленно оседала взметнутая пыль. Зайдясь кашлем, я глянула за плечо: там что, метеорит рухнул?
Как бы не так.
В центре проделанного кратера вытянулось во весь исполинский рост причудливое создание, вновь исторгая дикий визг. Тварь была с двух могучих медведей и на фоне акар походила на живую гору, с ног до головы покрытую перьями. Она повернулась. Тело у нее и вправду было медвежье, а голова – совиная, с плоской мордой, маленьким клювом и небольшими круглыми глазами. Тварь распростерла лапы, тяжелые и массивные, с бритвенно острыми когтями на конце.
Не теряя ни секунды, исполин кинулся на вражьи ряды и заработал лапами, растерзывая угольно-черных воителей, вспарывая их алое нутро. Тех, кто пережил его падение, теперь крошили на куски удары когтей.
Акары быстро перенаправили силы на зверя: он один грозил обрушить фланг.
Хрома подхватил меня под механическое плечо и потащил. Правая нога уже почти не слушалась, волочась следом. Я еще глянула на бестию, что давала волю своей феноменальной силе, однако и акарский напор был до ужаса свиреп. Рой их вокруг твари все тучнел, наносил ей раны. Она с истошным ревом крутанулась и вмяла одного в землю, затем размашисто откинула от себя гурьбу акар.
Хрома все поторапливал меня. Тут сбоку на нас бросились двое. Щитом из правой руки я отразила удар секиры, а он, вынырнув, полоснул акара по горлу. Меч был зажат в кулаке. Тут второй замахнулся дубиной – Хрома вмиг сообразил выхватить секиру у раненого и с необычайной прытью отвел удар, а следом вскрыл противнику черепную коробку.
Мы двигались по краю фланга, время от времени отбиваясь от одного-двух случайных акар.
Я вновь подняла глаза на ската и теперь увидела латника в прогрызенных ржой доспехах. Он канул вниз, широко раскинув длинные руки. Его грязно-охряной изорванный плащ неистово трепыхался над головой, а в руке латник сжимал закрученный спиралью тонкий меч. Он обрушился прямо в сердце акарской толчеи.
Исключительное зрелище!
Латник выпрямился во весь рост. На лицевой пластине его шлема было острое
