Трегубов и Бирюков в конце 1920 г. составили проект документа, в котором говорилось, что строительство жизни на новых коммунистических началах встречает в крестьянской массе непреодолимое препятствие. Крестьянство в целом принимает «Советы», но отвергает «Коммунию». Однако среди крестьян есть «элемент, который охотно идет навстречу коммунистическим замыслам правительства».[145] Это сектанты — «сознательная, разумно-религиозная часть русского народа», которая «не только не сопротивляется коммуне, но сама создает коммуны, и притом образцовые». Имя им — духоборы, новоизраильтяне, свободные христиане, духовные христиане, всемирные братья и другие подобные течения. Именно они могут дать русской деревне пример новой жизни, который увлечет за собой инертное большинство русского народа. Секты готовы к сотрудничеству: «Поощряемые теперь коммунистическим строем, они еще энергичнее, чем прежде, стали строить свою жизнь на коммунистических началах [...] Естественно предполагать, что этот коммунистический элемент крестьянства станет мостом, соединяющим коммунистическое правительство с крестьянством».[146]
Записка Бирюкова и Трегубова была переработана Бонч-Бруевичем п легла в основу поддержанного Лениным воззвания «К сектантам и старообрядцам, живущим в России и за границей». Воззвание было принято Наркомземом 5 октября 1921 г., в нем Наркомзем предлагал сектантам землю, конфискованную у помещиков, и сотрудничество в «творчестве новых форм жизни». «В России имеется много сект, приверженцы которых, согласно их учения, издавна стремятся к общинной, коммунистической жизни, — говорилось в воззвании. — В основу этого своего стремления они кладут обыкновенно слова, взятые из “Деяний апостолов”: “никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее”. Многие сектанты строго проводили эти заветы в жизнь и жили общинами, коммунами. Все правительства, все власти, все законы во всем мире, во все времена всегда шли против такой жизни, и сектантов за это но всех странах, в том числе и в России, жгли на кострах, убивали, мучили, гноили в тюрьмах, разрывали их общины и рассылали в ссылки по разным углам земли и всячески преследовали, но они оставались твердыми в своих убеждениях и, умирая, завещали своим братьям продолжать ту же борьбу, ту же общинную жизнь...»[147]
Воззвание было опубликовано в газетах и издано отдельным листком в октябре 1921 г. в количестве 50 000 экз. При Наркомземе была создана специальная комиссия под названием «Комиссия по заселению совхозов, свободных земель и бывших имений сектантами и старообрядцами» (ОРГКОМСЕКТ), целью которой было «призвать ктворческой земледельческой работе эти народные, по преимуществу крестьянские и ремесленные, так называемые сектантские и старообрядческие, массы, уже организованные в свои общины, прекрасно друг друга знающие, слитные и объединенные каждая и своем течении единым стремлением, зарекомендовавшие себя выдающейся работоспособностью, честностью, исполнительностью, прямотой и искренностью. [...] Наркомзем ждет, что сектантские общины выполнят свой долг перед родиной и на доверие ответят примерным трудолюбием, постановкой образцовых хозяйств, поднятием уровня сельскохозяйственного производства на должную большую высоту...»[148]
На волне энтузиазма, вызванного этим воззванием в сектантских кругах, часть из тех, кто ранее эмигрировал, пожелали вернуться в Россию, о чем большинству из них позднее пришлось пожалеть.
Задача развития всех видов кооперации в деревне провозглашалась в решениях XII и XIII съездов партии. Резолюция последнего, подготовленная М. И. Калининым па основе кооперативных идей Ленина, содержала в себе пункт о необходимости особо внимательного отношения к сектантам, необходимости направления их хозяйственно-культурной деятельности в русло советской работы. По словам М. И. Калинина, «История наших коммун [...] в высшей степени интересная, единственная в мире история. Вначале, в первый революционный период[...]эти коммуны росли как грибы, но затем они стали разваливаться. И нужно сказать, товарищи, что нигде в истории нет настолько богатого опыта [...] Все прежние опыты Оуэна кажутся микроскопическими и смешными перед грандиозной работой, которая проделана нашими коммунами. Главная, основная их работа — это подыскание тех коллективных форм общежития, которые дали бы возможность индивидуалистические стремления человека приспособить к совместному сожительству [...] Большинство коммун, которые сохраняются в деревнях, все больше и больше берут на себя культурные обязанности [...] Если примять во внимание убыточность совхозов и до известной степени слабую надежду на превращение их в прибыльное государственное хозяйство, то нельзя этого сказать по отношению к коммунам».[149]
Однако очень скоро усиление сектантства было воспринято больше-инками как угроза их идеологической монополии. Религиозные коммуны и колхозы оказались действительно экономически эффективными,[150] сектантство численно росло и усиливалось организационно: у них возникали аналогичные советским ритуалы, праздники, молодежные организации, воспитательные стратегии, дисциплинарные практики, способы достижения единомыслия и формы контроля за поведением.[151] Этот параллелизм п даже соперничество сектантства и новой власти вызвали беспокойство большевиков, и уже в середине 20-х годов сектантство «расценивалось как носитель альтернативы строительству социализма», в чем «не последнюю роль сыграли “сектантские” кооперативы и артели, выступавшие с убедительным доказательством, в том числе и для части большевиков с В. Д. Бонч-Бруевичем, “что к коммунизму можно прийти разными путями”».[152] В середине 20-х гг. начинаются организованные преследования сектантов сначала в ходе антирелигиозных кампаний, а позднее и ходе насильственной коллективизации деревни.
