Лорд Уиттам намеревался в один прекрасный день посадить на него Гавара. Боуда знала, что состояние отца делало ее очень выгодной партией, однако высокомерие не позволяло Джардинам задаться вопросом, зачем нужен этот союз самой Боуде…
Она сделала глубокий вдох, восстанавливая хладнокровное равновесие, и направилась к креслу «Эплдарема» в центре второго яруса, как раз за Джардинами. Это почетное место они получили не по праву наследования, а в результате изощренных усилий. Ни один из предков Боуды не присутствовал на площади в тот день, когда из руин Вестминстерского дворца, резиденции английских королей, возник сияющий Дом Света.
Состояние семьи Боуды формировалось значительно позже этого исторического события. Пару столетий назад Хардинг Матраверс, парень из бедной, ничем еще не прославившейся семьи, решил с пользой для дела применить свой Дар предсказывать погоду – никчемный, вызывающий одни насмешки. Он шокировал благовоспитанное общество Равных тем, что отплыл капитаном грузового судна за дальние моря в Индию и вернулся оттуда непристойно богатым человеком. Впрочем, никто и слова не сказал, когда на следующий год он отправился туда снова.
К концу третьего года у него кредитовалась уже половина знатных семей Британии, и вскоре неуплата задолженностей по займам обеспечила Хардингу Матраверсу место в седьмом ярусе, а потом в качестве залога лорд-транжира уступил ему свое, куда лучшее место. Но, увы, до сих пор торговля и ростовщичество позорным клеймом пятнало имя Матраверсов.
«И стереть его может только одно», – подумала Боуда.
Она метнула взгляд в сторону Джардинов, оцепив кресло канцлера – с высоченной спинкой и неглубоким сиденьем, оно всеми четырьмя резными львиными лапами стояло на обломке некогда большого камня – старого коронационного камня королей Англии. Ликус Убийца Короля расколол его на две части. Это был трон последнего короля – единственный предмет, который Кадмус пощадил, сжигая дотла Вестминстерский дворец.
За столетия, прошедшие после Великой демонстрации, в кресле канцлера ни разу не сидела женщина.
Боуда намеревалась нарушить эту традицию – она будет первой.
Подойдя к своему месту, где, вальяжно развалясь и сложив руки с переплетенными пальцами на бордовом бархатном жилете, уже сидел папочка, Боуда нагнулась, поцеловала его в щеку и легонько ткнула пальцем в объемистый живот. Лорд Литчетт откинул назад гриву седых волос и выпрямился, освобождая место для любимой доченьки. Она легко втиснулась на свое место наследника слева от лорда.
Только Боуда успела сесть и расправить платье, как громкие звуки эхом поднялись к высокому потолку зала. Это за массивными дубовыми дверями ударили церемониальной булавой. Дубовые двери открывались только для избранных по крови и по Дару, для лордов, леди и их наследников. Даже Сильюн, со всеми его Дарами, не мог войти в этот зал. Но Кадмус оставил положение – по мнению Боуды, его давно пора было пересмотреть, – допускавшее возможность дюжине наблюдателей из низшего сословия присутствовать на парламентских заседаниях.
– Кто просит разрешения на вход? – раздался дребезжащий, едва слышный голос древнего Хенгиста Окколда, старейшины Дома.
– Палата общин Великобритании самым смиренным образом просит позволить им находиться среди Равных, – последовал формальный ответ, произнесенный четким женским голосом.
Старейшина удивительно ловко для своего возраста взмахнул рукой, и двери открылись, впуская в зал двенадцать человек.
Внешне эти хорошо одетые люди ничем не отличались от тех, что сидели в зале. Но это были всего лишь ПН – парламентские наблюдатели. Не имеющие права голоса. Бездарные. Черная кость.
«Нет, вы только посмотрите! – с негодованием отметила про себя Боуда. – Эта сука Доусон, их спикер, одета в шанхайский haute couture»[8].
Ребекка Доусон, темноволосая женщина чуть старше пятидесяти, провела свою группу к выделенному им месту – скамейке за креслом канцлера, на которой они будут сидеть лицом к ярусам. Спикер держала себя безупречно прямо, несмотря на высокие каблуки.
«Как на бразильском карнавале, – подумала Боуда. – Доведись спикеру и Бодине встретиться, они, наверное, часами бы обсуждали обувь. Обувь и отмену рабства. Две равно бессмысленные темы».
Как только ПН заняли свои места, зал снова сотряс оглушительный вой трубы – оповестили о появлении канцлера. На этот раз глас трубы взволновал Боуду куда сильнее, чем в первый. Вошел действующий канцлер, совершенно недостойный занимать такую должность. Старейшина Дома второй раз взмахнул рукой, и массивные дубовые двери закрылись.
В потоках сверкающего света, лившегося из дальнего южного окна, по ступенькам к креслу поднялся чернокожий во всем белом Уинтерборн Зелстон.
Канцлер сел. Заседание началось.
До озвучивания Предложения обсуждались текущие дела. Как правило, Боуда проявляла большой интерес к рутинным делам государства, но сегодня никак не могла сосредоточиться: мысли то и дело возвращались к грядущему Предложению.
Доусон вскочила, как злющая собака на задние лапы, и пронзительно закричала. Она возражала против совершенно логичной схемы помощи безработным: возвращать их в город рабов, если они в течение двенадцати месяцев после отработки не нашли себе занятие. «Выключив» раздражитель, Боуда продолжила обдумывать неприятную новость. Неужели Сильюн действительно может это сделать? Вернуть к жизни Эвтерпу Парву? Неужели Зелстон до сих пор и настолько сильно любит эту женщину, что готов рискнуть своей карьерой, выступив с таким Предложением?
А кроме того, совершенно непонятно, почему Сильюн настаивает на заведомо провальном Предложении.
Боуда перебрала в голове все, что знала о Сильюне. К ее удивлению, перебирать особо оказалось нечего. Сильюн редко появлялся на устраиваемых в Кайнестоне светских мероприятиях – охоте, вечеринках на открытом воздухе или камерных концертах мировых оперных звезд, которых приглашала леди Талия. Иногда приходил на семейные ужины; ел умеренно, отпускал колкие, с коварным подтекстом замечания. Преимущественно они касались старшего брата, и Боуда с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. В семье считалось, что Сильюн обладает сильным Даром, но ей никогда не доводилось видеть тому подтверждение.
Хотя были моменты. Точнее, ощущения. Она бы не дала голову на отсечение, но, посещая Кайнестон, чувствовала, будто там что-то не так. Какие-то разговоры, которые она потом не могла вспомнить, предметы, которые то ли держала в руках, то ли нет. И даже сам воздух казался каким-то неподвижным и плотным.
Обычно Боуда списывала это на щедрость Гавара, с которой он открывал винные погреба поместья. Или это воздействие заряда, который пульсировал в созданных Даром двух светящихся крыльях центрального дома поместья?
Наверняка она ничего не могла сказать.
Прозвучал звонок на перерыв; папочка поднялся и взял курс в гостиную к сервировочным столам с пирожными. Его отсутствие дало Боуде возможность поговорить с нужным человеком. Она окинула взглядом зал. Как и следовало ожидать, леди Армерия Треско сидела на своем месте, в самом дальнем ряду. И была одна.
