Переводы программных произведений Дизраэли, такие как «Эндимион» или «Вивиан Грей» (сейчас почти забытые), вызвали среди молодежи взрыв восторга, в основном потому, что эти книги были творением не просто романиста, но и крупного государственного деятеля, вложившего всю веру и весь пыл своей души в созидание и укрепление английской империи. Политические взгляды, выраженные Дизраэли в «Сибиле», где описывается английское общество во время промышленной революции (Дизраэли делит его на «нацию богачей» и «нацию бедняков»), его заботы о национальной независимости и о внедрении романтических и религиозных концепций для сопротивления возраставшему материализму дали мощный толчок образу мыслей молодых японцев, которые обнаружили все причины для объединения народа под крылом императора, для усиления национального характера своей страны и для освобождения от той приземленности, которая была столь характерна для государственных деятелей прошлого. Газета «Кокумин но Томо» (Друг народа) стала выразителем этого горячего желания обновления, к которому рвалась молодежь Японии.
Люди, участвовавшие в реставрации императорской власти и одержимые идеей полной европеизации страны, мало-помалу уступили место представителям нового поколения, требовавшим не рабского подражания Западу, а истинного возрождения нации. Популярные писатели-романисты в своих произведениях раскрывали наиболее потаенные желания «молодых людей Мэйдзи». Они сами были молоды, эти авторы: Цубути Сёё родился в 1859 году, Фтабатэй Симэй — в 1864-м, Одзаки Коё и Кода Рохан — около 1866 года. И это лишь несколько имен из целого списка философов, принадлежащих описываемой эпохе.
Передовая статья первого номера «Кокумин но Томо», увидевшего свет в феврале 1887 года, точно определила цели и стремления молодежи: «Мы, представители японской нации, считаем, что эпоха заслуживает того, чтобы серьезно ей заинтересоваться. Реформа по восстановлению императорской власти, определявшая жизнь нашего общества последние двадцать лет, должна быть продолжена. Стареющие люди постепенно уступают место молодежи новой Японии. Время разрушать старые установки и институты завершилось, и наступила пора созидания. На самом деле благосостояние нашей страны и ее будущего зависят от решений, которые мы примем сейчас». Это слова редактора газеты Токутоми Сохо, который в одной из следующих статей добавлял: «Этот возраст — возраст надежды. Именно поэтому мы говорим не столько об изменении Японии, сколько о ее воскресении. В любом случае, старая Япония мертва. Япония сегодняшнего дня — это новая Япония». Он выступал против отживших обычаев, ведущих, по его мнению, к духовному разложению, а в классовой борьбе и в борьбе поколений он видел господствующий исторический фактор: только молодежь была способна внести обновление в область реформ также, как и умонастроение народа. Что касается взглядов Токутоми Сохо на место Японии на мировой арене перед опасностью европейского колониализма, то, по его мнению, страна должна была помешать порабощению бедных народов Азии богатой западной цивилизацией.
Разгорались дискуссии, предметом которых была переоценка всего «азиатского» и «японского». Теперь Японию волновало не только собственное будущее, но и будущее всей Азии, в которой она, как наиболее промышленно развитое государство, заняла место защитника азиатской культуры от посягательств европейцев. Создавались многочисленные общества, такие как «Кэнъюся» и «Минъюся», не только объединяющие молодежь, но и высказывающие новые соображения в газетах «Кокумин но Томо», «Ниппондзин» (Японцы) и в других, менее значимых, которые читали и с жаром обсуждали множество людей, особенно в городах, в университетах и в школах. Среди читателей было также немало женщин. Анализ политических и исторических событий, проекты реформ, изучение старых японских трудов и перевод иностранной литературы, различные суждения о произведениях искусства и о книгах, умеренный популизм и социализм — все было направлено на поиск нового, типично японского «духа», прежде всего «восточного» или «азиатского». Три работы Окакуры Какудзо (1862–1913), писателя и критика, считавшегося в Японии иностранцем (он свободно владел английским языком и создавал на нем свои произведения), подводят итог новым веяниям. В этих трех книгах — «Идеалы Востока», «Пробуждение Японии» и «Книга о чае» — писатель старается показать, что в некоторых областях жизни, особенно в культуре, Япония достигла высот, недоступных Западу: «Япония — это музей культуры и цивилизации Азии. История японского искусства стала историей идеалов Азии».
Итак, «новая Япония» требовала не только обновления в литературе, искусстве политики, но равным образом обновления качества мышления. Происходила настоящая «духовная революция».
В области религии наблюдались свои изменения. Если в начале эпохи Мэйдзи буддизм едва ли не подвергался гонению, а предпочтение отдавалось синтоизму, ставшему государственной религией, то теперь буддизм вновь вошел в моду, поскольку являлся наследием азиатской культуры. Инуэ Тэцудзиро (1855–1944), известный писатель и философ, сделался одним из самых страстных его защитников и сторонником доктрин буддийских сект Сингон и Тэндай, «пан-рационализма» Гегеля. По мнению Миякэ Сэцурэи (I860–1945), учения Лао Цзы и Чжуан Цзы сближались с философией Шопенгауэра, так что в работе «Гаккан Тёкэй» (Личные взгляды), опубликованной в 1892 году, он попытался на основании этих работ создать оригинальную японскую философию. В это же время другой мыслитель, Ониси Хадзимэ (1864–1900), критикуя взгляды Миякэ Сэцурэи, старался приблизиться к Канту, утверждая, что христианство можно «японизировать» и в этом случае оно будет приемлемым, даже желательным, поскольку сможет вдохнуть в Японию новую духовность и мысль.
Однако все эти тенденции, проповедовавшие новое сознание, но пренебрегающие социальным и политическим аспектами жизни в пользу культуры, не могли долго существовать, потому что события на международной политической арене вынуждали обратиться к более насущным и актуальным проблемам. «Молодежь Мэйдзи» старела и внезапно обнаруживала, что столкнулась с суровой реальностью, что начинается война с Китаем, на которую в интеллектуальных кругах Японии, все еще ориентированных на исследования внутри страны, носящие скорее теоретический, чем практический характер, внимания обращали мало. Литература периода японско-китайской войны не отражает существенных изменений в образе мыслей. Лишь после завершения конфликта японское сознание пробудилось для своего рода интернационализма. Нельзя было ограничиваться рассуждениями о положении и о проблемах Азии, ведь присутствие европейцев заставляло все сильнее почувствовать, что Японии, несмотря на победу, не выжить, если она не станет сильнее в политическом и в военном отношении. Вот что сказал Такаяма Тогю (1871–1902), один из наиболее знаменитых философов своего времени: «Часть народа поверила в свои силы после победы в японско-китайской войне. Но на самом деле, это чувство происходит из патологического мышления, характеризующегося самопочитанием и ненавистью ко всему иностранному. И это прискорбно. Но в то же время благодаря этой войне японцы узнали географию Ляодунского полуострова, ознакомились с политической ситуацией на Дальнем Востоке и общими настроениями, преобладающими в мире. Они осознали, что народ-победитель сейчас куда более уязвим, чем это было раньше. Растаяла эйфория от победы, японцы пришли в ужас, задумались над положением вещей и над тем, каково место их страны в мировом пространстве. Из этих сомнений и родился «японизм»». Совершенно очевидно, что события в стране привели к своего рода национализму, так что кое-какие мысли Такаямы Тогю пересекаются с идеями Ницше: «Есть лишь два способа стать великим: первый — реализовать свое убожество, второй — свое величие… Чтобы остаться человеком и, вместе с тем, быть богом, надо поверить в собственное величие».
