Либеральная «Daily News» (Дейли Ньюс) считала, что «сент-джеймский кабинет создал сперва путем французского, а теперь и русского соглашений противовес влиянию другой державы, которая часто создавала Англии препятствия»[152].
«По этому договору, — доказывал Грей в парламенте, — мы не потеряли ничего из того, что не было потеряно раньше. Все, чем мы пожертвовали в Персии, — это некоторые возможности в торговле. В Тибете и Афганистане мы не пожертвовали ничем»[153].
Необходимо отметить, что нашлись и противники англо-русского сближения. Барон Таубе, профессор международного права Московского университета, советник министра иностранных дел, говорил Извольскому в частной беседе: «Я нахожу в этом договоре, что вы желаете дать Англии, но не нахожу того, что она желает дать нам. Вы отказались от Афганистана, от Персидского залива, который, может быть, когда-нибудь обеспечил бы нам выход в открытое море, которого мы тщетно ищем в направлении Константинополя. Вы ничего не получили, за исключением северной Персии, где мы уже фактически являемся хозяевами»[154].
Будучи уверен в британской поддержке планов Петербурга по пересмотру конвенции о Проливах, Извольский в том же 1907 г. сделал первые попытки выяснить отношение Германии и Австро-Венгрии к намечаемым изменениям в статусе Проливов.
Во время свидания Николая II с Вильгельмом II в Свинемюнде 21–24 июля (6–9 августа) 1907 г. Извольский беседовал с германским канцлером Б. Бюловом. Российский министр воспользовался обсуждением недавнего соглашения между Францией, Испанией и Англией о поддержании статус-кво в западной части Средиземного моря и затронул проблему Черноморских проливов[155]. Он дал понять канцлеру, что «наилучшим противовесом создавшейся в одной части Средиземного моря группировке держав было бы предоставление России возможности беспрепятственно выводить свои морские силы из Черного моря, то есть, другими словами, пересмотр в нашу пользу постановлений Парижского трактата о турецких проливах».
Князь Бюлов ответил, что в принципе он «вполне сочувствует этой мысли, но что вопрос о проливах один из тех, которые могут быть разрешены лишь с течением времени и в связи с естественным ходом событий»[156].
Во время того же свидания императоров в Свинемюнде Извольский заявил Бюлову, что «мы тщательно избегаем вводить в круг проектируемых соглашений какие бы то ни было вопросы, могущие затронуть чужие, и в особенности германские, интересы»[157].
Во время посещения Вены осенью 1907 г. Извольский имел несколько продолжительных бесед с министром иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталем. В одной из бесед российский министр заявил, что «хотя Россия искренне стремится возможно дольше сохранить status quo в пределах Турецкой империи, однако, если вопреки ее желанию и ее миролюбивой политике на Балканском полуострове произошли бы существенные перемены, русское правительство позаботилось бы о своих интересах, вытекающих из истории и географического положения России». «Интерес этот, по моему глубокому убеждению, — пояснил Извольский, — весь сосредоточивается в вопросе о свободном выходе из Черного моря в Средиземное, иначе сказать — в вопросе о турецких проливах»[158]. Извольский недвусмысленно намекнул, что Россия и Австро-Венгрия могли бы установить на будущее полное согласие в восточном вопросе. 6 ноября 1907 г. Извольский писал в докладе: «Наступившее внутри империи успокоение и заключение дипломатических соглашений, обеспечивающих нас от возможности новых осложнений на Востоке, возвратили России полную свободу действий и вернули ей место, подобающее ей в ряду европейских держав»[159].
В 1906–1907 гг., во время англо-русских переговоров по заключению конвенции о Персии, Тибете и Афганистане, стороны интенсивно обменивались мнениями по вопросу о режиме Черноморских проливов. Однако переговоры о Проливах носили подчиненный характер. Русская дипломатия проявила при этом особую осторожность и сдержанность. Хотя формально советник российского посольства в Лондоне Поклевский-Козелл первым поднял вопрос о Проливах, в действительности инициатива постановки его в ноябре 1906 г. принадлежала английской дипломатии, стремившейся ускорить подписание конвенции о Персии, Тибете и Афганистане. Несомненно, Грей и Никольсон рассчитывали, обсуждая вопрос о Проливах, сломить в Петербурге сопротивление противников соглашения с Британией.
В январе-июне 1907 г., в решающий момент рассмотрения английских проектов по средневосточным вопросам, между Петербургом и Лондоном состоялись переговоры по существу предложений русской дипломатии об изменении режима Проливов. Петербург стремился получить согласие Великобритании на проход русских военных судов через Проливы при закрытии их для военного флота нечерноморских держав. Лондонский кабинет как в устных заявлениях, так и в меморандумах признавал особую заинтересованность России в Проливах и выражал готовность содействовать решению вопроса об их статусе. Грей считал возможным в будущем найти приемлемую для России и других держав формулу изменения режима Проливов. Английская дипломатия ставила вопрос пересмотра конвенции о Проливах в зависимость от результатов англорусских переговоров по проблемам Среднего Востока и таким путем добивалась от Петербурга уступок в Персии, Тибете и Афганистане.
Однако в 1907 г. британская дипломатия была против включения вопроса о Проливах в конвенцию по средневосточным проблемам и уклонилась от принятия конкретных обязательств по изменению режима Проливов. Грей, писал А. Тэйлор, «не пожелал связывать себе руки»[160].
Со своей стороны Извольский, учитывая европейский характер проблемы Проливов, особую заинтересованность Германии в делах Ближнего Востока и внутриполитическую обстановку в России, не решился в 1907 г. на углубление переговоров об изменении режима Проливов.
Статьи англо-русской конвенции в основном соответствовали реальному соотношению сил обеих держав и фиксировали занимаемые ими к тому времени позиции. В двух вопросах — о коммерческом выходе к Персидскому заливу и о Черноморских проливах — Извольский, вероятно, мог бы добиться большего, если бы не проводил политику балансирования между Англией и Германией. Вместе с тем непосредственным результатом соглашения явилась не только стабилизация положения на среднеазиатских границах России, но и серьезное упрочение ее позиций в Европе. Британия, помимо получения региональных преимуществ, сделала важный шаг в своей блоковой политике[161]. Договор двух великих колониальных держав еще раз продемонстрировал странам Востока подлинный характер их политики. Царскому правительству пришлось фактически отказаться от «особых отношений» с Персией и Китаем, принесенных в жертву глобальным расчетам.
