С Цзян случилась тяжелая депрессия. Ее усугубило то, что муж перестал скрывать от нее своих молодых любовниц.
У Мао и раньше бывали «увлечения», но Цзян благоразумно закрывала на это глаза. Теперь, подойдя к шестидесятилетнему рубежу, Мао не пропускал ни одной юбки. По даосскому трактату «Секреты простушки», бывшему настольной книгой Мао, «тому, кто стремится продлить жизнь, следует обращаться непосредственно к ее источнику.
Мужчине необходим частый, постоянный контакт с молодым телом».
Мао, озабоченный продлением молодости, следовал советам буквально. Цзян Цин признавалась его личному врачу: «Доктор Ли, вы совершенно не знаете Председателя. Он очень любвеобилен и не пропускает ни одной женщины. Его мудрый разум никогда не восстанет против плотских утех, а девушек, готовых пожертвовать чем угодно, чтобы доказать ему свою преданность, более чем достаточно».
* * *
Дочь Хэ, брошенная ею в России, и по возвращении обласканная отцом, вспоминает о тех годах: «Что касается личных чувств Цзян Цин и моего отца, то это все отошло в прошлое, и меня больше не волнует, что Цзян Цин была моей мачехой и что она плохо относилась ко мне. Для меня осталось важным только ее отношение к отцу. По идее, Цзян Цин должна была дать моему отцу счастье, по меньшей мере позаботиться о том, чтобы отец на старости лет не чувствовал себя одиноким. Но в реальной жизни получилось наоборот».
В другом месте Ли Минь пишет: «Трагедия заключалась еще и в том, что Цзян Цин, все время преследовавшая мою маму, сама не дала моему отцу счастья и, главное, что ее амбиции принесли столько бед всей стране».
Ли Минь детально прослеживает перипетии политического самоутверждения Цзян Цин. В 1938 году, согласившись на брак Мао Цзэдуна с Цзян Цин, руководство КПК потребовало, чтобы последняя не вмешивалась в политическую работу супруга. И полтора десятилетия их совместной жизни это условие соблюдалось: Цзян Цин занимала рядовую должность. Первые (еще робкие) попытки ее вмешательства в партийнополитические дела относятся к середине 1950-х годов. А в 1966-м ее имя прогремело на весь мир: жена Мао стала запевалой «культурной революции», обернувшейся для страны экономическим хаосом, раздуванием антисоветизма (все «ивановцы» и все, кому довелось учиться в СССР, попали в «черные списки»).
* * *
В начале пятидесятых годов Мао Цзэдун вкушал плоды своих побед. Его главный враг и соперник Чан Кайши был разгромлен, весь китайский народ оказался вовлечен в строительство коммунизма, и во главе огромной страны оказался он, Мао, сын мелкого деревенского спекулянта, учитель начальной школы.
Но годы борьбы не прошли бесследно. Цзэдуна начали посещать параноидальные мысли — ему все время казалось, что его подсиживают, пытаются сместить. Возможно, отчасти так и было, ведь партия тогда еще не была столь однородна, как годы спустя. Но Мао не оставил оппозиции ни единого шанса.
С 1951 года в стране прокатилась новая волна репрессий — уже третья на совести Мао. По его предложению было принято «Положение о наказаниях за контрреволюционную деятельность». Этот закон предусматривал в числе прочих видов наказания смертную казнь или длительное тюремное заключение за разного рода политические и идеологические преступления.
В больших городах Китая проводились открытые показательные суды, на которых после публичного объявления преступлений «опасные контрреволюционеры» приговаривались к смерти. В одном только Пекине в течение нескольких месяцев состоялось около 30 000 митингов; на них в обшей сложности присутствовало более трех миллионов человек. Длинные списки казненных «контрреволюционеров» постоянно появлялись в газетах.
Что касается количества жертв, то в октябре 1951 года было официально указано, что за 6 месяцев этого года было рассмотрено 800 000 дел «контрреволюционеров». Позднее появились сообщения, что 16,8 % «контрреволюционеров», находившихся под судом, были приговорены к смертной казни.
Таким образом было подавлено всяческое инакомыслие, и уже никто не мешал Мао ставить его социальные эксперименты.
* * *
Для того, чтобы понять и оценить все последующие события, надо ясно видеть, что представлял собой Мао Цзэдун на пороге своего пятидесятилетнего юбилея. Наполненный идеями, представлявшими собой головокружительную смесь философских, религиозных и экономических систем, он был одержим мечтой создать империю, превосходящую по своему размаху все существующие до этого государства. Он жаждал оставить далеко позади СССР и США, ему претила мысль, что эти супердержавы, обладая значительно меньшим человеческим ресурсом, могли диктовать (или пытаться это сделать) свою волю.
Ему нравилось осознавать себя величиной. Он тренировал специальный взгляд и специальный тон. Приближенные, заглядывая к нему в кабинет (пока это еще можно было делать безнаказанно), часто заставали его в позе созерцания и размышления. Он смотрел вдаль, обдумывая недоступные простым смертным проблемы, и не реагировал на вошедшего. Такой образ подавлял людей и заставлял их раболепствовать.
Вместе с тем в глубине души Цзэдун оставался романтиком, которому претили заботы о бренном. Как и в раннем детстве, он не хотел утруждать себя подсчетом денег, решением бытовых проблем, заботой о дне сегодняшнем. Он видел себя Нефритовым императором, а разве достойно императора всматриваться в пыль под ногами! Он был безусловно умен, но вот обычной житейской или даже крестьянской хитрости и мудрости ему недоставало. Зная человеческую сущность, виртуозно играя на любви и страхе, он не хотел придавать значения обычным человеческим потребностям, не учитывал их в своих планах.
Во многом именно этим можно объяснить провал всех грандиозных начинаний, которые он проводил в послевоенные годы. К тому же плохую службу ему сослужила преданность соратников (точнее, отсутствие оппозиции и страх перед репрессиями). Каждое указание Мао воспринималось через лупу почитания и преклонения и, пройдя через слои чиновников, усиливалось стократно. Множились и ошибки. Все это со временем получило название «перегибов на местах», но людям от этого проще не стало — миллионы китайцев стали жертвами социальных преобразований в стране.
После победы народной революции Мао Цзэдун постоянно пытался, перешагнув через объективные факторы, форсировать развитие Китая. Жажда величия и национального превосходства привела его к наивной мечте: в короткий срок превзойти в экономическом и военном отношении СССР и США, а значит, и все страны мира. Страна превратилась в грандиозный полигон для эксперимента, испытания на практике его идей.
В декабре 1953 года ЦК коммунистической партии Китая объявил первую пятилетку. Основной ее задачей стало проведение в жизнь идеи кооперации. К 1957 году пятая часть населения Китая должна была войти в сельскохозяйственные кооперативы — аналоги советских колхозов.
Это было воспринято, разумеется, как указание, и кооперирование пошло полным ходом. Если в июле 1955 года в кооперативах было 16,9 миллиона крестьянских семей (14 %), то к июню 1956 года насчитывалось уже более 108 миллионов семей (90,4 %). Вот оно — наглядное проявление перегибов. Вместо 20 % населения кооперация объединила почти в пять раз больше.
