Сердце прыгает, как Бубка[2], Я попал в тиски любви, Грохоча, как экскаватор, Из меня ползут стихи…
Закончив, он стал ждать, когда поэт его благословит. Но тот как-то странно изменился в лице, начал сопеть, покусывать губы и отводить глаза.
Оклахомов подождал для приличия ещё секунду и спросил поэта прямо:
— Как бы мне книжку издать?
Поэт засопел ещё громче, повернулся к Оклахомову боком и прикрыл лицо рукой.
«Боится конкуренции», — догадался Оклахомов.
— С книжкой, мне кажется, тебе торопиться не стоит, — отозвался наконец поэт, продолжая кусать губы и издавая странные сдавленные звуки. — Ты вот что, приходи вечером во дворец творчества на литературный кружок. Там и поговорим.
«Народ меня поддержит, — подумал Оклахомов. — Будущее за мной».
— Ну что ж, — сказал он. — Я, собственно, не против…
Поэт вскочил с кресла, закрыл лицо руками и убежал в другую комнату. Видно, нелегко ему было.
Поэтов на литературном кружке собралось человек двадцать. Все в возрасте: всем далеко за двенадцать, а некоторым и того больше.
Оклахомова слушали с восторгом, смеялись. Хлопали, катались по полу. Потом, придя в себя от пережитого, каждый сказал, что он думает о его творчестве…
Дома Оклахомов сунул голову под холодную воду и долго ждал, когда она остынет. Затем он дождался темноты и закопал тетрадки за гаражами.
На всякий случай. Истории известны факты, когда великих поэтов признавали только после их смерти.
Через неделю он разлюбил Леночку, влюбился в Вику и записался в секцию самбо.
Как заключаются перемирия
— Ребята, вы знаете, что есть День космонавтики, День тружеников сельского хозяйства, День защиты детей. А кто знает, какой день сегодня?
— Понедельник, — неуверенно предположил Леденцов, больше всех любивший информационные пятиминутки.
— Нет, — географичка улыбнулась. — Сегодня не только понедельник. Сегодня, ребята, ещё и День работников автомобильного транспорта.
«И каких только дней у нас нет, — тоскливо подумал Оклахомов, глядя на Ольгу Васильевну, рассказывавшую о роли автотранспорта в современной жизни человека. — День милиции есть, День медицинского работника есть, День шахтёра есть. А Дня защиты школьников нет».
Он представил, как забегали бы учителя, если бы завтра ввели такой день, и улыбнулся.
«Чего это он на меня с улыбочкой смотрит? — встревожилась Ольга Васильевна. — Опять, наверное, какую-нибудь свою шуточку готовит. Надо быть с ним настороже. И почему это у нас до сих пор нет Дня защиты учителя?»
Она представила, как вытянулось бы лицо у Оклахомова, если бы завтра ввели такой день, и не смогла сдержать улыбки.
«Чего это она улыбается? — забеспокоился Оклахомов. — Неужели спрашивать будет?»
Он торопливо полез в портфель за учебником.
«Значит, это у него в портфеле», — догадалась Ольга Васильевна.
— Оклахомов, — жалобно сказала она. — А не заключить ли нам перемирие?
Оклахомов хлопнул глазами и понял, что Ольга Васильевна не только чуткая, умная женщина, но и спрашивать его сегодня не будет.
Простите за всё!
Первым делом Оклахомов подсаживается к своему лучшему другу Мишке Леденцову.
— Прости меня, Миша, — говорит он.
— Да ладно, чего там, — смущается не привыкший к извинениям Леденцов. — С кем не бывает…
Затем Оклахомов направляется к Жанне Ивановне. Голова его низко опущена, уши розовеют.
— Простите меня, Жанна Ивановна, — говорит он, не поднимая глаз.
Жанна Ивановна печально улыбается:
— Хорошо, Петя, я тебя прощаю.
