— Я не хочу есть, — пробормотала Джосс.
Она была буквально набита, нашпигована — и не какими-нибудь сухими тостами, пусть даже с джемом, а настоящим белым хлебом, зажаренным на сливочном масле прямо в сковородке и сверху щедро сдобренным подтаявшим сахарным песком. Никогда в жизни ей не приходилось отведывать такой вкуснятины!
— Значит, тебе там понравилось? — спросила Кейт каким-то сдавленным голосом.
Оставалось только кивнуть: в самом деле понравилось — и жуткая берлога, и нелепая старая дева, стой самой минуты, как сказала ей:
— Джосс, а ведь мы с тобой похожи. На нас обеих страшно смотреть. Только у меня это уже окончательно, а ты будешь становиться все лучше и лучше, пока однажды не превратишься в красивую молодую женщину. Можешь смело мне верить, потому что я знаю, что говорю, и в женской внешности разбираюсь.
Она широким жестом обвела стены, на которых повсюду была Дева Мария: в синем, золотом или розовом, но непременно с младенцем Иисусом в руках. Здесь были репродукции (при всем своем невежестве Джосс сообразила, что они со знаменитых полотен), барельефы и множество открыток, пришпиленных то веером, то лесенкой, то рядком. Некоторые из младенцев не вызывали особого восхищения — Джосс всегда казалось, что в столь нежном возрасте Иисус должен был напоминать близнецов Хантер, Джорджа и Эдварда (круглые щечки, наивный взгляд), а тут некоторые были словно рождены уже старыми и мудрыми. Но Марии, все как одна, были прекрасны.
— Вы так религиозны! — заметила Джосс, ни минуты в этом не сомневаясь (все одинокие старухи искали утешения в религии).
— Я атеистка, — усмехнулась мисс Бачелор, — но от души благодарна христианству, вдохновлявшему многие поколения итальянских живописцев.
— А что значит «атеистка»?
— Если интересно, возьми и выясни.
Она указала на полку, где стоял словарь, и Джосс, которой в самом деле было интересно, отыскала нужное слою (не без усилия, потому что сроду не пользовалась справочным материалом).
— Вы не верите в Господа нашего! — воскликнула она в изумлении.
— Ни в нашего, ни в какого другого, — безмятежно подтвердила мисс Бачелор. — Прежде была агностиком, но теперь уже нет. Верю в духовное начало, а не в Создателя и Властелина Всего Сущего.
— Я бы не могла жить вот так, без веры!
— Предрассудки! — отмахнулась старая дама.
Разразилась жаркая дискуссия — в каком-то смысле, потому что Джосс могла предоставить в качестве аргумента только личную точку зрения. Тем не менее ее это захватило.
— Перестань все время «якать», — сказала мисс Бачелор.
— Но как же?..
— Да очень просто. Все достигается тренировкой. Вообще неплохо почаще разминать свой ум.
Это покорило Джосс, которая привыкла слышать от дяди Леонарда: «Тупица! Балда! Умственно отсталая девчонка!» Разумеется, в его устах это были своего рода нежности, но он играючи справлялся с тем, что для нее было китайской грамотой, и рядом с ним она в самом деле чувствовала себя умственно отсталой.
— По-моему, я тупая, — смущенно заметила она теперь.
— Чушь! Отговорки! — хмыкнула мисс Бачелор. — Острота ума достигается регулярным упражнением. Ты не упражняешь свой ум, вот и все.
— Ну и о чем же вы все это время беседовали? — полюбопытствовал Джеймс.
— О Боге.
— О чем, о чем?!
Джосс с безмолвным ужасом смотрела на водруженную перед ней тарелку: четверть жареного бройлера под хлебным соусом, горка картошки, зеленый горошек, три завитка жареного бекона.
— Я столько не съем!
Она подняла взгляд на мать. Кейт сидела с таким потерянным видом, что Джосс, окончательно пристыженная, выскочила из комнаты с криком: «Господи, подарок!»
— Не сердись на нее, — попросил Джеймс.
— Я не сержусь… — с тихим отчаянием прошептала Кейт, не поднимая глаз от тарелки.
— Эй, племянничек! Я хочу хоть одним глазом взглянуть на эту старую кошелку Бачелор! — заявил Леонард.
Вернулась Джосс с жеваным бумажным пакетом, который сунула под нос матери.
— Прости за опоздание, и за плохую упаковку, и за то, что это старая рухлядь… словом, прости за все!
— Ох! — только и сказала Кейт, когда на свет божий явилась шляпка с вуалеткой и брошками с подделкой под бриллианты.
— Ведь правда, шикарная вещь? — Джеймс поднял бокал в восторженном салюте. — Скорее надевай!
— Нет! Нет!
Лицо Кейт исказилось, губы так дрожали, что она едва сумела это произнести. Она оттолкнула шляпку дальше по столу. Джосс еще больше расстроилась, хотя думала, что это невозможно.
— Не нравится, да?
— Нравится, конечно, только…
— Я вижу, что не нравится! — закричала она во весь голос и хотела схватить злополучную шляпку, но Леонард припечатал ее руку к столу своей, костлявой.
— Я хочу назад свой подарок!
— Как ты себя ведешь, девчонка!
— Но ей же противно, это видно!
— Ничего подобного, — едва слышно возразила Кейт. — Джосс, милая, я… я считаю, что это роскошный подарок…
— Тогда надень, — поощрил Джеймс, искоса глядя на бледное лицо девочки, на ее руку, все еще прижатую к столу. Он думал: «Бедняжка Джосс!»
— Не могу…
Кейт низко склонила голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом, и положила шляпку на сиденье соседнего стула. Затем, так и не поднимая головы, она вышла из комнаты и тщательно прикрыла за собой дверь.
— Что, черт возьми?.. — начал Леонард.
— Помолчи! — грубо перебил Джеймс.
Он подошел к Джосс, к которой никогда не прикасался, соблюдая главное из неписаных правил их взаимоотношений. Вот и теперь, в самый подходящий момент для сочувственных объятий, он только сказал:
— Дело не в тебе и не в шляпке. В чем именно, я не знаю: может, во мне, а может, в чем-то еще — но не в тебе точно.
— Это ты предложил ей подарить! — обвинила Джосс.
— Да, я.
— Видишь, что из этого вышло!
— Иди к маме, — сказал он со вздохом. — Ей сейчас хуже, чем тебе, и я думаю, она будет рада.
— Но я не желаю, чтобы!..
— Джосс!
С узкого и бледного, еще совсем девчоночьего лица на него смотрели глаза Кейт.
— Иди к ней.
Исторгнув из груди вздох, который был бы не под силу и кузнечным мехам, Джосс побрела вон с кухни. Дверь с треском захлопнулась.
— Ну наконец-то! — с облегчением произнес Леонард. — Хоть раз поужинать спокойно, без этого гадюшника… — И он взялся за бокал.
