Ален Рыжий командовал в Гастингсе значительным бретонским контингентом на левом фланге нормандской армии, которая поначалу не слишком справлялась с задачей. Силы Вильгельма натолкнулись на «стену щитов»[69]англосаксов, хотя, казалось бы, пять тысяч измученных войной солдат Гарольда не могли всерьез сопротивляться пятнадцатитысячной армии Вильгельма, включавшей пехоту, лучников и кавалерию. Нормандцы вынужденно отошли назад и выглядели при этом отступающей армией. Историки по-прежнему спорят, было ли это уловкой, ложным бегством, которое соблазнило англосаксов покинуть позиции на возвышении и привело их к бесславному поражению, а Гарольда — к гибели.
Вильгельм знал, что его притязания на престол основаны исключительно на сомнительном обещании, данном пятнадцать лет назад, и на том факте, что его прадед приходился Эдуарду дедом по матери. Но право было на стороне сильного, и он бросился закреплять свою власть. Те, кто хорошо послужил ему в Гастингсе, получили награду. Так начался захват земли нормандцами.
Хотя «Англосаксонские хроники» — о чем свидетельствует и их название — решительно пристрастны, они остаются одним из важнейших исторических источников эпохи после ухода из Британии римлян и до начала XII века. Они изображают битву при Гастингсе как начало величайшей национальной катастрофы, принесенной Господом на землю Англии:
Там были убиты король Гарольд и эрл Леофвин, брат его, и эрл Гирт, брат его, и многие добрые люди. И французы овладели местом этой резни по велению Господа, за грехи людей. Архиепископ Алдред и войско в Лондоне хотели короновать принца Эдгара, так как то было его право по рождению; и Эдвин и Моркар обещали ему, что будут сражаться за него, но ничего не сделали, и день ото дня дела шли хуже и хуже, и затем настал конец[70].
Все, кто сражался с Гарольдом, лишились своих земель. Новые землевладельцы отправили агентов — старост — в злополучные деревни и на фермы на юге страны для изъятия земель. «Англосаксонские хроники» описывают их действия в терминах, которые вполне подошли бы для описания действий мафии: «Время от времени они облагали деревни податями, называя их «платой за защиту». А когда обездоленным уже нечего было отдать, они грабили и жгли деревни. Несчастные умирали от голода; некоторые, кто раньше был богат, теперь жили, выпрашивая милостыню»[71]. «Хроники» утверждают, что Вильгельм «продавал землю на самых невыгодных условиях, на каких только мог. Король отдавал ее в руки тех, кто предлагал ему больше всех, не глядя на то, как неправедно старосты отбирали ее у бедных людей». Король и его приближенные «любили наживу, а того боле золото и серебро, невзирая на то, каким греховным образом все это было получено, лишь бы досталось им»[72]. Можно предположить, что Ален, одним из первых поживившийся на конфискованной земле, явился одним из главных объектов возмущения для составителей «Хроник».
Первейшей целью Вильгельма было разграбить английские земли, чтобы заплатить всем, кто помог ему одержать победу. Большую часть владений, конфискованных у тэнов (англосаксонских землевладельцев), погибших в Гастингсе, получили его наемные рыцари, которые в то время были хребтом всех армий[73]. Этих людей мотивировали прежде всего трофеи, а не феодальные обязанности перед господином. Они мародерствовали в английских поместьях, пока с ними расплачивались участками земли, где они могли поселиться. Завоевание также принесло немедленную выгоду церквям и аббатствам, как саксонским, так и нормандским. Вильгельм пообещал нормандским аббатствам английские земли в обмен на то, что они помогли экипировать его солдат и отрядили к нему своих собственных рекрутов. Саксонские же церкви из кожи вон лезли и сулили новому королю деньги, лишь бы он разрешил местные земельные споры в их пользу. Чтобы умаслить его, они предлагали даже принять нормандских рыцарей в качестве арендаторов на своих землях[74].
Долгосрочные же планы Вильгельма состояли в том, чтобы пустить корни на новых территориях. Он подчеркивал преемство своего правления от эпохи Эдуарда Исповедника, чтобы укрепить представление, что он — его естественный и легитимный продолжатель. Когда разорение закончилось, Вильгельм был готов сосуществовать с саксонскими землевладельцами, если те открыто не бунтовали против него. Он даже выдал тело Гарольда его вдове Эдите Лебединой Шее (также известной как Эдита Честная) для похорон, не требуя выкупа, хотя она будто бы предложила в обмен золото, эквивалентное весу ее покойного мужа[75].
Через два месяца после того, как Вильгельм переплыл Ла-Манш, на Рождество 1066 года его короновали в Вестминстере — там же, где и Гарольда несколькими месяцами раньше. Служба проходила по английским обычаям. Чтобы не разжигать страсти, Вильгельм даже попросил присутствовать на церемонии англосакса Стиганда, архиепископа Кентерберийского. Его сопровождала пестрая компания нормандцев и бретонцев. Тщательно пестуемое ощущение триумфа, величия и преемственности разбилось вдребезги, когда отряд солдат Вильгельма, посчитав одобрительные крики из толпы выражением протеста, поджег несколько зданий вокруг аббатства. Члены конгрегации в ужасе ринулись прочь, но несколько оставшихся епископов довели церемонию до конца. Это было предзнаменование будущей напряженности и погромов.
Вильгельм контролировал Кентербери, религиозный центр, и Уинчестер, официальную столицу английских королей, но в стране в целом его позиции оставались шаткими — население было настроено враждебно и воспринимало его как чужака. Только что коронованный правитель нуждался в группе приближенных, которым он мог бы доверять. В самом начале оккупации Вильгельм мог полагаться на столь немногих, что в этом было даже страшно признаваться. Многие из рыцарей, прибывших с ним, в конце концов предпочли вернуться в свои французские поместья, невзирая на все те выгоды, что им предлагались в Англии. Некоторые уехали из опасений за собственную безопасность. У них не было особых оснований полагать, что нормандская власть долго продержится в этой стране, столь часто становившейся жертвой нашествий. Другие рыцари — возможно, в них на мгновение проснулись моральные инстинкты — даже уклонились от участия в дележе земель. Нормандский аристократ Жильбер д’Оффре «отказался как-либо участвовать в разграблении. Довольный тем, что имел, он отверг чужие блага»[76].
