Хедвиг и Макс Борны
Председателем Немецкого физического общества в том году являлся глава мюнхенской физической школы профессор Арнольд Зоммерфельд. Он прекрасно понимал, какую опасность для всего Общества представляет публичная ссора двух уважаемых его членов. Поэтому он сделал попытку их помирить. Некоторый шанс на успех давал тот факт, что Эйнштейн готов был признать свою статью в «Берлинер Тагеблатт» ошибкой. Это стало ясно из его переписки с Максом и Хедвиг Борн.
Жена Макса Борна, готовясь принять Эйнштейна в гости на время съезда в Бад Наухайме, написала ему 8 сентября 1920 года письмо, в котором откровенно высказала свое отношение к его скандальной статье в берлинской газете:[51]
«Мы всем сердцем сочувствуем Вам из-за той склоки, которой Вас мучают. Как Вы страдаете, доказывает столь не похожий на Вас текст, к написанию которого Вы в своем более чем справедливом гневе дали себя увлечь: к сожалению, весьма неловкий ответ в газете» [Born, 1969 S. 58].
Эйнштейн ответил на следующий же день:
«Дорогие Борны! Не будьте строги ко мне. Каждый должен время от времени приносить на алтарь глупости свои жертвы, на радость богам и людям. И я сделал это своей заметкой. Это подтверждают в этом смысле на редкость единодушные письма всех моих дорогих друзей» [Born, 1969 S. 59].
В тот же день, 9 сентября 1920 года, Эйнштейн признался в письме Зоммерфельду: «Наверно, я не должен был писать ту статью» [Hermann, 1968].
Зоммерфельд обратился к обеим сторонам конфликта. В письме Эйнштейну от 11 сентября он предлагал «написать Ленарду слово примирения… Если Вы ему скажете, что Ваша защита направлена не против ученого критика, а против человека, которого ошибочно принимали за соратника Вайланда, и что Вы при необходимости можете это заявить публично, то это смягчило бы его гнев» [Hermann, 1968].
Письмо Зоммерфельда Ленарду от того же 11 сентября не сохранилось, но по ответу обиженного профессора его содержание ясно. Ленард категорически отверг возможность примирения с Эйнштейном:
«Я с возмущением отвергаю даже мысли о том, что посчитаю удовлетворительным простое извинение господина Эйнштейна передо мной, да еще сделанное с условием приятного ему высказывания с моей стороны. Высказывания господина Эйнштейна (в трех местах его статьи) приписывают мне такие качества, которые должны унизить меня в глазах читателей; в любом случае, они есть знак пренебрежительного ко мне отношения со стороны господина Эйнштейна, и перерождение этого отношения в требуемое глубокое уважение на основе одного заявления было бы в высшей степени странно.
Если же господин Эйнштейн находит свои высказывания достойными сожаления, другими словами, полностью неверными, то он должен от них так же публично, как он их высказал, отказаться; иначе он никак не сможет исправить сделанную по отношению ко мне несправедливость, если это вообще еще можно сделать» [Kleinert, et al., 1978 S. 328].
Так как до предстоящего в Бад Наухайме заседания публичного извинения Эйнштейна не последовало, то ожидаемая там первая встреча двух ученых обещала стать очень напряженной.
«Сейчас уже слишком поздно»
Строго говоря, в Бад Наухайме должен был состояться съезд Общества немецких естествоиспытателей и врачей. Это старейшее объединение немецких ученых разных специальностей было создано в 1822 году. Многие сообщества по отдельным научным дисциплинам – математическое, физическое и др. – существовали поначалу как секции этого большого Общества. И даже выделившись в самостоятельные объединения, они по традиции продолжали проводить свои съезды совместно со своей «материнской организацией».
Поначалу съезд 1920 года – первый после недавно закончившейся мировой войны – планировался во Франкфурте на Майне, но из-за опасения беспорядков и демонстраций было решено перенести его «на природу», в небольшой курортный городок Бад Наухайм. Доклады о теории относительности в рамках совместного заседания Немецкого физического и Немецкого математического обществ были запланированы на 23 и 24 сентября. Вот тогда-то и состоялась давно ожидаемая очная дискуссия между Ленардом и Эйнштейном. О предстоящей дискуссии Эйнштейн объявил в статье в «Берлинер Тагеблатт» 27 августа 1920 года и пригласил туда «каждого, кто осмелится выступить перед научным форумом, изложить свои возражения» [Fölsing, 1995 S. 26].
Современники оставили весьма противоречивые отчеты об этих заседаниях. Герман Вейль, например, писал о драматическом словесном поединке, а Пауль Эренфест описывал научное противостояние как вполне вежливое, в ходе которого стороны оставались строго в рамках обсуждаемой темы. Макс Борн отмечал антисемитские атаки Ленарда против Эйнштейна:
«Часто упоминаемое большое собрание Общества немецких естествоиспытателей и врачей состоялось в сентябре 1920 года в Наухайме. Там и случилось злополучное столкновение между Эйнштейном и его противниками, чьи мотивы ни в коем случае нельзя назвать чисто научными, так как они были сильно смешаны с антисемитскими чувствами» [Born, 1969 S. 60].
Макс Планк
Все время, пока длился съезд Общества, Эйнштейн жил у Борнов во Франкфурте. Вместе с Максом они каждое утро ехали поездом в Бад Наухайм, а вечером возвращались назад. У друзей было время обсудить все происходящее на заседаниях. Борн вспоминает:
«В секции физики Филипп Ленард допускал острые и злые выпады против Эйнштейна с неприкрытым антисемитским подтекстом. Эйнштейн позволил вовлечь себя в острую полемику, и я припоминаю, что я ему подыгрывал» [Born, 1969 S. 60].
Мне представляется, что память немного подвела Макса Борна: выпады Ленарда против Эйнштейна стали антисемитскими двумя годами позже и продолжались далее до самой смерти гейдельбергского профессора. Во время же съезда в Бад Наухайме его выступления хоть и были резкими и эмоциональными – обида на злосчастную статью в «Берлинер Тагеблатт» давала себя знать, – но оставались в рамках обсуждения физических проблем, а не личности и национальности оппонента. Ни одна из публикаций о заседаниях в Бад Наухайме ничего не говорит о том, что Ленард в научном споре лично оскорбил Эйнштейна. Как отмечает биограф Эйнштейна Фёльзинг, «не только Эйнштейн, но и Ленард вели себя на подиуме так, будто никакой статьи в „Берлинер Тагеблатт“ никогда не было» [Fölsing, 1995].
