Под «культурной пропагандой» посол имел в виду лекции Эйнштейна о теории относительности в разных странах, в том числе, в Великобритании, которые разительно меняли отношение к поверженной Германии, прорывали научную блокаду, в которой оказались немецкие ученые. После войны немцев не приглашали на международные симпозиумы и конгрессы, их статьи не принимали научные журналы других стран. Выступления Эйнштейна сделали для восстановления престижа немецкой науки и для прекращения научной изоляции Германии больше, чем все усилия дипломатов вместе взятые.
Слухи о том, что Эйнштейн может покинуть Германию, имели под собой основание. В письме Максу Борну от 9 сентября 1920 года Альберт признавался: «В первый момент атаки я подумал, вероятно, о побеге. Но скоро пришло новое понимание ситуации, и прежнее спокойствие вернулось. Сегодня я больше думаю о покупке яхты и дачного домика под Берлином у воды» [Born, 1969 S. 59].
Возможно, «новому пониманию ситуации» помогло участие прусского министра культуры Конрада Хениша.[50]В письме от 7 сентября министр выразил Эйнштейну свое «чувство боли и стыда за те злобные публичные нападки, которые он вынужден терпеть от людей, называющих себя коллегами». Хениш сожалел, что даже личные качества ученого не остались защищенными от клеветы и оскорблений, и выразил надежду, что, несмотря на это, слухи об отъезде Эйнштейна из Берлина окажутся ложными, так как этот город «гордился и продолжает гордиться глубокоуважаемым господином профессором, который причислен к светилам своей науки» [Goenner, 2005 стр. 184].
Решение Эйнштейна мы уже знаем из письма Борну, министру физик ответил чуть более официально: «Берлин – это место, с которым я, благодаря человеческим и научным отношениям, сроднился больше всего. Я последую вызову из-за границы только тогда, когда к этому меня принудят чрезвычайные обстоятельства» [Goenner, 2005 стр. 184–185].
Такие обстоятельства наступят через 13 лет, когда к власти в Германии придут нацисты. А пока успокоившийся Эйнштейн стал готовиться к съезду Немецкого физического общества, который должен был состояться в сентябре 1920 года в небольшом курортном городке Бад Наухайм, расположенном в часе езды на поезде от Франкфурта на Майне, где тогда жил и работал Макс Борн. Эйнштейн решил остановиться у Борнов, чтобы иметь больше времени для обсуждений событий съезда. А события обещали стать «горячими», так как в повестке дня съезда стояла дискуссия по теории относительности.
«На алтарь человеческой глупости»
Как уже говорилось, в антиэйнштейновской кампании центральную роль должен был сыграть авторитет Филиппа Ленарда, наиболее титулованного противника теории относительности. Поэтому опытный интриган Вайланд стремился заручиться поддержкой гейдельбергского профессора и приехал к нему лично первого августа 1920 года, почти за месяц до запланированного доклада в Берлинской филармонии. Об этом визите мы знаем из письма Ленарда единомышленнику Йоханнесу Штарку, написанного на следующий день:
«Некто господин Вайланд – весьма воодушевленный в нашем направлении, борьбе с антинемецким влиянием – был вчера у меня и хочет создать "Общество немецких естествоиспытателей в поддержку чистой науки". Я ему посоветовал, прежде всего, связаться с Вами, чтобы не создавались ненужные новообразования и чтобы никакой раскол не помешал бы нашей позиции в Наухаймс" [Kleinert, et al., 1978 S. 327].
Как мы видим, ни о каком своем докладе в программе Вайланда Ленард не говорит. Куда больше его заботит предстоящая дискуссия по теории относительности, где он вместе со Штарком собирался дать бой Эйнштейну.
Прожженному авантюристу Вайланду удавалось иногда вызвать симпатии единомышленников, но только на короткое время. Даже Герке, единственный профессиональный физик, вставший на сторону Вайланда в 1920 году, уже в феврале следующего года писал о нем Ленарду: «это один из многих сомнительных типов, которых породил большой революционный послевоенный город». На этом письме есть рукописная ремарка Ленарда: «Вайланд, действительно, оказался аферистом! Не зря он хотел меня подставить, будто я ему обещал какой-то доклад» [Kleinert, et al., 1978 S. 327].
Если бы не статья Эйнштейна в «Берлинер Тагеблатт» от 27 августа 1920 года, то Ленард и сам бы рано или поздно отмежевался бы от Вайланда и его кампании. Но эта статья сожгла все мосты, по которым могло бы произойти сближение позиций двух прославленных физиков.
В тот день, когда вышла берлинская газета с едкой статьей Эйнштейна, Ленард проводил отпуск в живописном Шварцвальде и не сразу узнал о случившемся. Штарк поспешил информировать его в письме от 29 августа: «Вы, конечно, уже читали о скандале с Эйнштейном, который разыгрался в Берлине и в местной прессе („Берлинер Тагеблатт“). Эйнштейн отказал Вам в теоретической деятельности, да еще приписал поверхностность» [Kleinert, et al., 1978 S. 328].
Легко представить себе, как глубоко был обижен Ленард, признанный патриарх немецкой научной школы, директор одного из лучших в Европе физических институтов, второй немецкий нобелевский лауреат, когда его публично обвинили в незнании теоретической физики. Кстати, теорию Ленард всегда считал подчиненной эксперименту, а умение грамотно проводить опыты ставил выше способности их теоретически объяснять.
Вернувшись из Шварцвальда, Ленард нашел газету со статьей Эйнштейна в своем почтовом ящике. Заботливый Герке послал ее в Гейдельберг из Берлина. О своей реакции на статью Ленард рассказал Штарку в письме от 8 сентября:
«Я поражен тем личностным моментом, который господа Эйнштейн, а также Лауэ (ранее в "Ежедневном обозрении") привнесли в обсуждаемый вопрос, и тем, что они верят, будто им можно нападать на меня, хотя я в своей работе выступал чисто по-деловому и до последнего не обнародовал ничего, что оправдывало бы направленную против меня грубость этих господ. Если мои, чисто деловые возражения против обобщенной теории относительности можно опровергнуть, то это господин Эйнштейн должен был показать – вместо того, чтобы становиться невежей; я буду рад, причем не только я, многие интересующиеся физикой испытали бы чувство удовлетворения, прочитав четко высказанные возражения» [Kleinert, et al., 1978 S. 328].
Арнольд Зоммерфельд
В этом же письме Ленард возвращается к предстоящему в Бад Наухайме съезду Немецкого физического общества, которое он называет «обществом господина Эйнштейна»:
«Что касается главного вопроса, то я должен сказать, что очень сомневаюсь в том, было бы это правильно для меня, участвовать в Наухайме в реформах Общества – и вообще, оставаться его членом – если из центра этого Общества исходят такие грубости, которые, по всей видимости, поддерживаются его уважаемыми членами, вместо того, чтобы публично отмежеваться… Короче, у меня нет ни малейшего желания хоть как-то относиться к Обществу господина Эйнштейна, – особенно сейчас, когда я не вижу никакого смысла в том, чтобы, будучи жертвой, оправдываться – если не будет твердо подтверждено, причем публично, что я при этом являюсь не беспомощной мишенью, а частью целого, которое либо всё стоит, либо падает. Рабочее общество господина Вайланда не может служить таким целым, так как, хотя ее производственные цели вполне справедливы, но оно чуждо моему характеру» [Kleinert, et al., 1978 S. 328–329].
