— Вот они! — закричала Эвелина, судорожно тыкая пальцем в сторону группы господ, которые решительно направлялись к нотариусу, а именно: Зострил, Капюстёр, Лё Бестолкуй, Поль Набонид и мэр.
— Вот они! — закричала старуха. — Идут! Наконец-то можно приступить к бруштукаю!
Она засеменила в сторону ватерклозета.
— Я боюсь эту гнусную грызлу, — сказала Лаодикея.
— Смотри, как шикарно выглядит Набонид со своим автоматом, — сказала Эвелина.
— Прекрасно одет.
— Наверное, сильный, если такой высокий.
— Поль нас увидел.
— Он не такой высокий, как его отец.
— Смотри-ка, а Жана с ними нет.
— Наверное, он еще не спустился со своих гор.
— Почему он не вернулся к празднику?
— Какие элегантные сапоги.
— Слушай, а почему нет Жана?
— Спроси у Поля. Ах! Набонид уже поднимается.
Они отошли от окна. Вскоре вошли мужчины, они громогласно гуторили и гоготали.
— Наше почтение, сударыни и барышни, — поприветствовали они.
Их речь была гладкой и все еще влажной от фифрыльного возлияния.
— Чокнемся с дамами, — сказали они, опустошая бутылку импортного портвейна.
— Что скажешь, дорогая супруга, госпожа Лё Бестолкуй, — крикнул переведатель, — готов ли бруштукай? Мы изрядно проголодались.
— Правильные слова, господин Лё Бестолкуй, — сказала старая Набонидиха, успевшая вернуться. — Я ждала вас с нетерпением. Так хочется есть! Я бы не отказалась от глоточка портвейна.
— Господин Набонид, — хором затараторили дамы, — говорят, вы были великолепны.
— Шестьдесят шесть тысяч предметов из фарфора, — объявил изрядный подхалим Лё Бестолкуй.
— Триста семнадцать тысяч подставок для яиц, — подчеркнул не меньший жополиз Зострил.
— Мне бы так хотелось побить посуду, — вздохнула Эвелина.
— Замолчи! — крикнула ей мать. — Как тебе не стыдно?! Воспитанная девушка такого никогда бы себе не позволила.
— Скверно ты себя ведешь, — пророкотал отец.
— Не будем об этом, — снисходительно проронил Набонид.
Он исподтишка поглядывал на барышню, вылизывая последние капли своего портвейна.
— Господин Набонид, — спросила одна из дам, — кого вы прочите в победители сегодняшней игры?
— Есть серьезный шанс у Бонжана, — ответил мэр. — Умен, обладает воображением и — не будем забывать — гибкой кистью.
— А Роскийи?
Завязалась дискуссия. Поль и барышни отошли к окну и принялись болтать. Через какое-то время у дома переведателя затормозил мул с запыленным седоком.
Всадник помахал рукой, после чего в два счета ускакал.
Эвелина отметила, что это был сельский почтальон.
— Чего это он?
— Я и сам удивляюсь, — ответил Поль.
— Но ведь это он вам подал знак? — спросила Лаодикея.
— Мне? Вам, наверное, померещилось!
— Поль, не грубите, хи-хи!
— Кто здесь говорит о сельском почтальоне? — жестикулируя, спросила бабка.
— Никто, — ответил Поль.
На сем объявили, что бруштукай готов.
При всеобщем неописуемом восторге Набонид от имени Родимого Города вручил Бонжану Триумфальный Приз Весенника. Не желая никоим образом умалять достоинств предыдущих победителей, можно без малейшего преувеличения сказать, что никогда еще подобный успех не был до такой степени заслужен. Никогда еще артистизм и проникновенность в суть игры не достигали таких высот. Даже соперникам Бонжана пришлось единогласно признать его неоспоримое превосходство. В нескольких словах Набонид напомнил присутствующим историю Триумфального Приза со дня его основания до настоящих дней. Грянули аплодисменты, оркестр резанул первые доли «Покорителей Кучевых облаков».
— Ну, в общем, это надо обмыть, — сказал дядя.
— Ах! Папа сегодня опять нафрякается, — прошептал Роберт.
Было нелегко подступиться к победителю, у которого фанатичные туристы выпрашивали автографы. Мачут и Мазьё заметили дядю Обскара и направились к нему, увлекая за собой своих дам.
— Каков ваш братец! Какой триумф!
— Ну, в общем, это надо обмыть, — сказал дядя.
Именно этого от него и ждали.
С трудом удалось оторвать Бонжана от почитателей.
— Ах! Здорово, папа! Ты был на высоте! — сказал Роберт.
— Здорово! — сказал Манюэль. — Папа, ты — настоящий ас.
— Дети, дайте я вас обниму, — изрек Бонжан.
От волнения он чуть не прослезился.
— Ну, в общем, это надо обмыть, — сказал дядя.
Брат обнял и его.
— Пошли к Ипполиту?
У Ипполита плотная толпа уже успела набраться фифрыловки. Входящего победителя встретили восторженными воплями. Дядя сразу заказал несколько бутылок. Тут Мазьё и Мачут обнаружили, что их дамы затерялись в толпе.
— Найдутся, — сказал торговец целлофаном, который уже извелся от жажды.
Закончив обмывать триумф, они потянулись к аттракционам. С карусели доносились крики людей и скрежет деревянных лошадок. Молотые и перемолотые мелодии вместе с женским визгом и тяжелым мужским гоготом буравили уши; этот гул сопровождался монотонным топотом толпы.
— Пойдем развлечемся, — предложил колбасник.
За ним последовали остальные, багрово распаренные и игриво настроенные.
Бонжан захотел поупражняться в метании стрел, но чуть не попал в глаз хозяйке стенда, которая имела позади богатый жизненный опыт. Мазьё попытался ее за этот опыт ущипнуть, но она крикнула ну-ка! и поток зевак понес Мазьё дальше. Дядя показал в тире замечательные результаты, но остальные, замутнев от алкоголя, были просто смешны. Мимо прошел Мандас; он тащил за собой пьяненькую жену, которая вздумала — подобно мужчинам — сыграть в ятонский бильярд и запустить шаром в кипайскую вазу. Роберт и Манюэль испытали свои силы в стрельбе пробкой из пневматического ружья, но так и не сумели сбить желанную пачку сигарет. Затем компания завязла, не зная, куда идти дальше и на кого смотреть: на самого маленького в мире гиганта, на человека-урну или на женщину с татуировкой по всему телу, куда вход несовершеннолетним запрещен?
— Пойдем глянем на татуировку, — предложил дядя.
— Ладно, — согласились остальные и позволили ему заплатить за всех.
— Несовершеннолетним нельзя, — заявила кассирша, указывая на Роберта и Манюэля.
— Как это, как это?! — возмутился Бонжан и протолкнул сыновей в балаганчик. — Сегодня-то уж можно повеселиться.
