Прапорщик подоспел как раз, чтобы впустить меня с Люцией на руках внутрь отделения.
Перед кабинетом Гоменского на нас уставился дикими глазами Авинзон.
— Натан, дверь! — скомандовал я, кивнув головой на кабинет начальника отделения.
— Что такое? — Гоменский стал подниматься из-за стола.
— Нашатырь, товарищ майор! — Войдя во вкус, я уже командовал начальником отделения. За спиной толкались взволнованные прапорщик и Авинзон.
— На кушетку ее давай! — принял все же майор медицинской службы командование на себя. Я так и хотел. Не на столе же девушку раскладывать, она — не селедка, хотя, конечно, рыбка дорогая!
От нашатыря девушка наморщила нос, дернулась, открыла глаза, обвела всех, столпившихся над ней, недоуменным взглядом. Остановила взгляд на Гоменском:
— Я что, сознание потеряла?
— Не только от вас сознание терять, — сказал я, нарушая субординацию.
— Веселый парень, — похвалил Гоменский. — Тебя, Люсенька, Олег на руках принес, — кивнул он на меня.
— Там от желающих отбоя не было, но я успел первым, — похвастался я. — Даже товарища прапорщика обошел!
Прапор хмыкнул, у девушки порозовели щечки.
— Ладно, выйдите все, — распорядился Гоменский. — Я ей укол сделаю.
Такие они все, врачи, — подумал я. — Чуть что, сразу укол!
— Молодец! — Прапор хлопнул меня по плечу за пределами кабинета и направился к выходу.
— Что это с ней? — спросил Авинзон в страхе, кивнув на дверь, за которой осталась Люция.
— В обморок упала, — объяснил я.
— Отчего?
— Не знаю, — пожал плечами я. — Беременная, наверное.
— От кого?! — еще больше удивился Авинзон. Как будто я был ее гувернером, который не уследил!
— Не от меня, во всяком случае, — отрезал ему. — Я тут второй день всего!
Шутка уже вечером вышла мне боком. Продрав глаза после тихого часа, почувствовал, как народ оживился при виде вошедшей звезды — медсестры, а сиятельнейшая направилась прямиком ко мне!
— Можно тебя на пару слов? — спросила.
По ее тону я догадался, что не о благодарности за спасение во время обморока пойдет речь.
— Ты что себе позволяешь? — с гневом спросила она, заведя меня к себе в процедурную.
— Много чего. — Я постарался оставаться спокойным. — Порой — лишнего. Я бы и здесь не прочь, да ведь никто не нальет!.. Что ты имеешь в виду?
— Что за слухи ты обо мне распускаешь?!
— Слухи? Я? О тебе?! Помилуй, я здесь еще так мало! Собрать о тебе несколько слухов еще успел бы, а вот распустить…
— Зачем ты сказал, что я беременная?!
— Это была шутка. Народ любопытствовал, что случилось?
— Знаешь, бывают такие шутки, которые могут не понять!
— Да, мне и замполит наш говорил… Извини меня, пожалуйста…
Она перевела дух, бедняжка, не зная, что сейчас последует контратака:
— Лучше было сказать, что ты упала в обморок от того, что увидела труп человека, капитана Горящева, о котором говорят, он покончил с жизнью из-за тебя…
Мне показалось, девушка сейчас снова грохнется в обморок, так побледнела! Но она устояла.
— Откуда ты знаешь?
Я пожал плечами:
— Да у нас весь личный состав учебки связи, стоявший на вечерней поверке, услышал об этом от командира части. Дословно его речь я повторить не решусь, она не предназначалась для женских ушей.
Люция, оказалось, быстро соображает. Едва задумавшись, она тут же уточнила:
— Что, ваш командир прямо назвал мое имя?
— Нет, — вынужден был сознаться я. — Капитан Горящев мне называл твое имя, Люция. Мы с ним сдружились. Я хоть и срочник, но после института. Мы с Ромой почти ровесники… были.
— Понятно.
— Могу и я тебя спросить? Вы с Ромой общались в тот день?
— Я не знаю, в какой день это случилось. Я пропустила одно дежурство по графику, меня не было пять дней.
«Рома был еще жив», — подумал я.
— Ты согласилась бы выйти за него замуж? — От моих слов ее прекрасные глаза расширились до предела.
— Что за вопросы ты задаешь? С какой стати?..
— Просто в тот день, когда он поехал сюда в последний раз, он собирался сделать тебе предложение.
Люция опустила голову, сжала губы, опустилась на стул. Я понял, что сейчас она будет плакать, и покинул помещение, прикрыв за собой дверь.
На выходе из процедурной на меня прищурился староста Латусь. Ничего, правда, не сказал. Однако, когда через некоторое время по мою душу явился Десантура, я решил — спросить за Люцию. Но речь пошла о другом. В сортире, куда меня привел десантник, «скучал» Назар. За его спиной потягивал с неизменной улыбкой цигарку Бондарь. Десантура встал сбоку. Назар поднялся равнодушным взглядом от моих тапочек по пижаме до лица и спросил:
— А ты чего такой любопытный, военный?
— В каком смысле? Выгляжу необычно? — Я осмотрел свои штаны, стряхнул невидимую соринку.
— Шутник, да? — спросил Назар. Я сделал лицо кирпичом, благо пример для подражания находился слева от меня.
— Может, врезать ему? — предложил «предмет для подражания», сграбастав мою пижаму в области шеи в кулак. Я спокойно посмотрел на его руку, потом в глаза и перевел взгляд на Назара, словно находиться в таком положении, когда меня держат за грудки, нисколько не обременительно.
— Подожди, Вова, — попросил Назар. — Чего свой нос суешь, куда не следует? — спросил он меня. — На складе тебе чего нужно было? Только сказку про Робинзона не надо рассказывать!
— Сказку про Робинзона Даниель Дефо рассказал. Я лишь пересказать могу.
— Да? Вова, пригласи Робинзона, пожалуйста. Сейчас перескажешь. — Вова ушел. Точно, бык! Через минуту запуганный Авинзон появился в сортире. На меня он старался не смотреть.
— Робинзон, ты днем, до обеда, отлучался из отделения?
— Нет.
Назар выразительно поглядел на меня.
— Может, он пописать выходил? — предположил я.
— Робинзон, ты выходил поссать?
Натан молчал.
— Не выходил он, — развел руками Назар. — Что ты на это скажешь?
— Зачем же ты терпел так долго? — спросил я Авинзона.
— Нет, я ему сейчас точняком врежу! — засопел Десантура.
— Мужики, а что за наезд-то? — спросил наконец я. — Понятия не имею, что у вас здесь за дела, но после такого допроса с пристрастием поневоле заинтересуешься, хотя прежде было по барабану. Чего вы от меня хотите?
