— Раз в полгода приезжает комиссия. Кого начальство представит — досрочно освобождают. Но не больше двух-трех. Начальство и их дурит. Вот уж если не повезет, так не повезет. Сначала попал в Верхотуру. Там еще похлеще, чем в Арзамасе. Пацанов, что помельче, заталкивают в тумбочки и сбрасывают с третьего этажа, а кто покрупней — в фанерные ящики из-под макарон.
— Нет. Только воров и тех, кто придерживается воровской идеи. Если тумбочки и коробочки не помогают, тащат после отбоя на сборище и опускают на глазах всей кодлы.
— Так их гнут. Заставляют кричать: «Смерть ворам, привет активистам». Тех, кого согнули, ворами катить уже нельзя.
— Но и этим падлам нельзя появляться в воровских зонах.
— Для них сучья хватает. И в мужицкие могут поехать, особенно в местные. Воров там почти не бывает. И таких лагерей навалом вокруг всякого мало-мальски приличного города.
Филин лежал, упершись взглядом в потолок, и под заунывный стук колес пытался заглянуть немного вперед. Думал о Сибиряке, Шнобеле. Хотелось снова увидеть их, почувствовать себя человеком. Впереди еще два с половиной года срока, из них полгода до совершеннолетия. Куда забросит его судьба? Какие приготовит ему сюрпризы?
В Свердловске сделали недолгую остановку. Кого-то выгрузили на пересылку. Кого-то подсадили. И снова в путь. За окном мелькали названия станций: Серов, Нижний Тагил…
«Значит, в Верхотуру, — подумал Филин. — А все-таки, может быть, к взрослым? Лагерей здесь хватает». Но когда воронок, в который пересадили этап из столыпинского вагона, остановился перед воротами белокаменного монастыря, исчезли последние надежды.
Этап из Москвы пришел в Верхотурье.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ НЕБЫТИЯ
Среди преступных корпораций планеты воровской мир России занимает особое место и не имеет аналогов в других странах, за исключением, может быть, итальянской «Коза Ностры». И там, и в России предательство, сотрудничество со службами правопорядка, считаются самым страшным грехом, караются беспощадно, в расчет не принимаются никакие оправдания. Чего не скажешь о гангстерских образованиях США, азиатских стран и Ближнего Востока. Там хотя подобное сотрудничество и не одобряется, но может быть оправдано требованиями конкуренции. Поэтому преступный мир в этих странах более разрознен и закрыт для посторонних, если даже они — собратья по ремеслу. Предательство нередко остается неотмщенным и разъедает преступный мир, делая его сборищем подонков без чести и совести.
Воровской мир России имеет свой кодекс чести — перечень запретов, подлянок, несоблюдение которых для вора недопустимо. Можно быть непревзойденным в воровском ремесле, жуликом высшей пробы, а вором, как теперь говорят, в законе, никогда не стать, остаться на всю жизнь фраером, если кишка тонка и нет должной стойкости для соблюдения воровских подлянок, особенно в местах заключения. А именно там воры сдают главный экзамен.
К примеру, вору нельзя работать в жилой зоне, но именно там наиболее удобные и выгодные должности: в столовой, клубе, библиотеке, санчасти и прочее в том же духе. Нельзя торговать наркотиками, а в лагерях это — золотое дно. Но если к соблюдению ворами этих подлянок лагерная администрация относится спокойно, то к табу работать в запретной зоне проявляет крайнюю нетерпимость.
Во все времена заключенные сами себя огораживали забором, опутывали колючей проволокой, содержали в надлежащем порядке предупредительную полосу: летом вскапывали и рыхлили землю, зимой очищали от снега. Ворам это делать категорически нельзя. А соблазн заставить у лагерного начальства велик и средства принуждения безграничны. Причем у каждого кума — старшего оперуполномоченного — свои излюбленные методы. Так сказать, фирменное блюдо.
Где-то упрямцев травят специально натасканными собаками, где-то — озверевшими от безделья охранниками. Кто-то морит их стужей или жарой, голодом, жаждой, непосильной работой, бессрочным содержанием в карцере с регулярным избиением до потери пульса. И везде толкают на преступление, вынуждая выйти из себя, взорваться, а добившись этого, судят и добавляют срок. В ход идут любые подручные средства: от словесных оскорблений до организации побегов. Поизмывавшись над вором в полное удовольствие, его отправляют в другое место с более строгим режимом, и мытарства начинаются по новому кругу. И так до упора: до лагерного погоста или освобождения. Сейчас проще, сейчас можно купить почти каждого начальника лагеря, а в годы молодости Филина лагерное начальство побаивалось идти на контакты с заключенными, хотя и тогда не упускало своей выгоды.
В глуши, в отдаленных от цивилизации лагерях нередко под видом воров запускали в мужицкие зоны так называемых ссученных, бывших воровских авторитетов, работающих на администрацию. Они начинали грабить, мордовать — одним словом, беспредельничать, подрывая авторитет воров. Ибо только воры могли сплотить основную массу заключенных и организовать их на массовый протест против произвола лагерного начальства. Были другие варианты по размыванию воровской сплоченности, например, такие, как неоправданное лишение воровского звания на основании ложного обвинения через подброшенную кумом дезинформацию. Все это еще как-то оправдывалось идеологической целью, но чаще под это маскировались самые низменные, меркантильные интересы: экспроприация воровских общаковых денег, провоцирование беспорядков в местах заключения с целью выявить и убрать из зоны всех недовольных жульничеством лагерного начальства, заставляющего зеков работать за пайку и лагерную одежду, а остальные заработанные заключенными деньги присваивались в доле с работодателями.
Подобная практика широко применялась не только в лагерях одного управления, но и за его пределами с помощью тех же действующих лиц — матерых уголовников, некогда гремевших в воровском мире, пока их не доставали воры и не замуровывали где-нибудь в опалубке бетонной сваи или под шпалами строящейся железнодорожной ветки.
Борьба за чистоту рядов в воровском мире России продиктована жизненной необходимостью. Теряя авторитет, воры теряют власть в преступном мире, а это уже чревато огромными материальными потерями. Поэтому оперативность информации и ее достоверность в условиях протяженности территории и отдаленности большинства мест заключения от коммуникационных потоков приобретает неоценимое значение.
Беспроволочный телеграф в уголовном мире России всегда работал без нареканий. Но это было бы невозможно без ходячих банков данных, статистических гениев из числа воров с феноменальной памятью и незаурядными умственными способностями. Они хранят колоссальное количество информации из жизни воровского мира: помнят все скандальные эпизоды, междоусобные конфликты, клички и имена их участников, решения сходок и многое другое, на чем покоится столь долговечная незыблемость воровской идеи. И в числе таких людей был Филин.
Четыре ходки он катил вором, выражаясь воровским жаргоном, канал в полный рост. Изъездил полстраны. Отбывал срок в БУРах и закрытых тюрьмах, на штрафниках и в лагерях особо строгого режима. Валил лес, возводил стройки коммунизма, мерз в карьерах и рудниках, долбил мерзлоту за полярным кругом.
