Сердце Люка сбивалось с ритма. Он стоял, не шевелясь, посреди кухни. Он вдруг почувствовал себя одиноким. Узником в собственном доме. Люк недовольно сунул руки в карманы джинсов. Черт! С каких это пор он стал с нетерпением ждать тихих вечеров с ней?
Почти с самого начала.
На первых порах он лишь надеялся, что Сидни поможет ему с Эмили. Теперь для него эти встречи значили гораздо больше. Слишком много.
Прошла неделя со дня катастрофы в ресторане. Со дня их поцелуя. Больше они о нем не говорили. Но между ними возникла неловкость, скованность, они мельком косились друг на друга и тщательно следили за тем, чтоб даже не задеть друг друга плечом. Все их внимание было сосредоточено на Эмили, пахлаве и шоколадном суфле.
И сегодняшний вечер был не исключением. Двадцать минут назад Люк оставил Сидни здесь, на кухне, и пошел укладывать Эмили. Сидни сказала, что возьмется за шоколадный мусс, но алюминиевая миска стояла на столе пустая. Рядом с миской лежали яйца, упакованные в картонную коробку, и стояла пластиковая банка с сахаром. Ей что, надоело? И она ушла? Люк перевел дыхание, заметив, что сумочка Сидни еще лежала на стуле.
И вдруг он увидел ее.
В оконные стекла была видна освещенная закатом вода бассейна. Сидни сидела на бортике, опустив в воду босые ноги. Солнце отражалось золотыми и рубиновыми искрами в ее волосах. Легкий ветерок прижимал ее блузку к груди. Она щурилась и смотрела на заходящее солнце, стремительно спускавшееся к земле.
Это был самый прекрасный закат в его жизни. Потому что он служил фоном для Сидни.
Он провел рукой по глазам, словно пытаясь стереть это видение из сознания… из своего сердца. Тщетно! Сидни врезалась в его память. Пусть это опасно. Но, успокаивал он себя, может быть, все не так уж и страшно. Он ведь не забывает о своей дочери. Сейчас она в безопасности, под своим одеяльцем. Пока никто ничего не отнимает у его дочери, все в порядке. Верно ведь?
Люк открыл стеклянную дверь и направился к Сидни. Она подняла глаза и радостно улыбнулась ему, и эта улыбка рассыпалась в ее глазах озорными искорками. Его сердце забилось, как птица в клетке. Кровь гудела в ушах. Чувствуя себя нескладным подростком, он опустился рядом с ней.
Нежное дуновение ветерка донесло до него ее легкий цветочный аромат. Он напрягся, пытаясь подавить возбуждение. Запоздало подумав, что лучше было бы оставаться на кухне и соблюдать дистанцию, Люк кисло улыбнулся, ему удалось выдавить:
— Приятный вечерок.
— Угу. — Она вгляделась в далекий горизонт. — Чудо!
Сидни произнесла вслух его мысль. Правда, его мысль относилась не к закату. Люк разглядывал легкие веснушки на маленьком носике Сидни, нежный изгиб ее щеки, мягкие очертания подбородка. Ему хотелось придвинуться поближе, изучить ее губами, руками…
Призывая голос разума, пусть и слабый, мужчина резко перевел взгляд на уходящее солнце и невольно сощурился.
— Эмили удалось уложить? — Ее голос прозвучал так тихо, что слился с плеском воды о край бассейна.
Он кивнул.
— Спит, как…
Сидни взглянула на него, улыбнулась, и в уголках ее рта появились крохотные ямочки.
— Как младенец?
Люк горько усмехнулся. Долгий путь отца-одиночки простирался перед ним, как Желтая Кирпичная Дорога. Та сулила награду отважным путешественникам в Изумрудный Город, но что ожидало его в конце этого тернистого пути? Сумеет ли он прошагать по дороге один? Справится ли со всеми трудностями самостоятельно?
Странные чувства охватили Люка. Он не подготовлен к таким испытаниям. Все чаще и чаще он думал, имел ли право брать на себя ответственность за ребенка. Люк не представлял своей жизни без Эмили, но каждый день, за каждым поворотом его ждали новые открытия. Он и радовался им, и боялся их.
— Она заговорила.
Сидни подняла брови и заговорщически улыбнулась.
— Что же она сказала?
— Не знаю. — Люк вдруг усомнился, что действительно слышал «речь» дочери. — Она говорит на каком-то неведомом языке. Тарабарщина.
— Детский лепет, — поправила Сидни.
— Но сегодня… — внезапно у него перехватило дыхание. — Сегодня она сказала «папа».
— Ах, Люк! — Сидни, положила руку ему на плечо. — Как же это здорово!
Люк испытал громадное чувство облегчения и благодарности. Сидни не стала смеяться над ним, уверяя, что ему померещилось. Не стала ссылаться на то, что все младенцы издают такие звуки, которые чокнутые отцы принимают за желанные слова.
Посмотрев ей в глаза, он увидел, что Сидни действительно этому рада. Люк расплылся в широкой улыбке.
— Не представляете, что я испытал.
Сидни медленно убрала руку. Но в это мгновенье Люк успел почувствовать, что не желает шагать в одиночестве по этой долгой дороге в будущее. Ведь именно Сидни он захотел рассказать о сегодняшнем потрясающем случае. Люк хотел делить с ней трогательные минуты, когда Эмили начнет сама ходить, произнесет первые осмысленные слова и пойдет в детский садик. Хотел делиться и разочарованием, и печалью. Неудачами, вопросами, тревогами.
Последние проблески света растворились, и тьма окутала их. Люк словно очнулся. Что это ему пришло в голову? С чего он вдруг так раскис? Неужели начал всерьез думать о женитьбе? Неужели захотел с кем-то делить Эмили, отбирать у нее драгоценные минуты общения с отцом? Ради кого? Ради женщины, которая ясно выразила свое отношение к браку. Ей не нужны ни Эмили, ни он сам. Она не захочет стать частью их жизни, войти в их семью.
Его обдуло холодным ветерком, и пустота в сердце стала еще глубже.
— Вы часто выходите сюда? — Тихий голос прервал его мысли. — Здесь такой покой.
Люк пожал плечами.
— Редко. До появления Эмили я был слишком занят в ресторане. Теперь я слишком занят ею.
Она потянулась вперед и дотронулась кончиками пальцев до воды. Мелкие концентрические круги побежали к краям бассейна.
— Что вы собираетесь делать?
Его внезапно рассердили настойчивые расспросы Сидни. Он огрызнулся:
— Продавать ресторан.
Женщина резко повернулась. Ее нога с всплеском поднялась из воды.
— Как?
В это мгновенье в слабой подсветке бассейна он заметил, что ногти на ее ногах покрыты красным лаком. Эта интимная подробность вызвала в нем неожиданный чувственный отклик. Между тем здравый смысл заставлял отключить сознание от мелких деталей, дурманящих не меньше, чем тот, единственный, поцелуй. Раздосадованный бесконечными внутренними разногласиями, усилившимися в романтическом ореоле полной луны и мерцающих звезд, он скрестил руки на груди.
— Ничего, не беда. — Несмотря на кажущуюся браваду, Люк говорил искренне. Мысль о продаже ресторана оказалась не столь болезненной, как он опасался. Больше того, даже вызвала облегчение. Поскорее бы только продать.
