Эмили тихо положила трубку. Говорить дальше смысла не имело. Зачем слушать новый поток оскорблений от человека, которого она сама считала проходимцем и вымогателем. А она еще пыталась перед ним оправдываться…
Эмили чувствовала себя так, словно ей публично дали пощечину. Теперь ей казалось, что вся ее жизнь пошла под откос. Ее карьера испорчена, место редактора отдела уйдет к другому сотруднику. Ей перестанут поручать действительно важные статьи. Она снова скатится к тому, с чего начинала.
Но хуже и обиднее всего то, что теперь Скотт Грирсон с полным правом может сказать: «Я победил».
Неужели у Скотта хватит духу, после всего что он сделал, потребовать от нее исполнения их договора? Завтра она должна встретиться с ним. И, согласно их уговору, он имеет право требовать от нее провести с ним уик-энд, стать на эти дни его покорной служанкой, живой куклой.
Но она не сможет этого сделать. Теперь одна мысль о близости со Скоттом внушала Эмили отвращение. Он был ей ненавистен. Воистину, ненависть – оборотная сторона любви.
Размышляя таким образом, Эмили вновь и вновь убеждала себя в том, что между ней и Скоттом все кончено. Она не должна и не имеет права прощать ему такую подлость. Простить такое – значит расстаться с тем самоуважением, которое она растила в себе все эти двенадцать лет.
Это то, чего она больше всего боялась. Сможет ли она провести последний разговор со Скоттом достаточно твердо, так, чтобы он понял: прошлого не вернуть?.. Эмили дала ему слово, пообещав встретиться завтра. А еще раньше бездумно и легкомысленно согласилась на его условия. Тогда у нее даже сомнений не было в том, кто из них победит.
Засыпая, Эмили, словно молитву, твердила одни и те же слова: «Я не сдамся». Она не должна сдаваться ни Скотту Грирсону, ни своей собственной слабости перед ним.
В пятницу Скотт ушел с работы позднее обычного. Дел было действительно много, но он задержался не только поэтому. Обычная рабочая суета позволяла ему не думать о завтрашнем разговоре с Эмили.
Вспоминая их последнюю беседу по телефону, он так и не смог понять причин странной озлобленности журналистки. Возможно, сознание собственной неправоты и нежелание признать ее сделали Эмили столь агрессивной?
Скотту хотелось позвонить ей, но он останавливал себя. Может быть, со временем она поостыла, к ней вернулась способность здраво мыслить. Во всяком случае, Скотт на это рассчитывал.
Поколебавшись несколько минут, он набрал ее номер. Она ответила сразу же после первого гудка.
– Алло, – холодным голосом ответила Эмили.
«Не спит, думает о завтрашней встрече, – улыбнулся Скотт. – Думает о том, что ей предстоит».
– Это я, – просто сказал он. – Скотт!
– Что ты делаешь? – спросил Скотт.
– Ммм… А зачем ты звонишь мне? Хочешь насладиться лишний раз своим триумфом и моим унижением?
Сейчас тон Эмили показался ему не столько агрессивным, сколько горестным, скорбным.
– Я не считаю тебя униженной, – ответил он.
– Вот как ты думаешь? – спросила женщина исполненным горечи голосом.
– Да, не считаю. Прости меня за дерзость, но я думаю, ты сейчас размышляешь о будущем, а не о прошлом.
– Ха, будущее!
– Я прав?
– Может быть.
– Говори конкретнее.
– Не собираюсь я тебе ни в чем признаваться, – отрезала она.
– Однако тебе все же придется это сделать. Не сегодня, так завтра, во время нашей встречи.
– Ладно, давай закончим этот разговор. Я устала и хочу спать. Спокойной ночи, Скотт.
– Спокойной ночи, Эмилка, – Скотт не удержался и назвал ее тем именем, которое было ей дано от рождения и которое он так любил.
Повисла тишина, которую нарушало только ее дыхание. Скотт вспомнил их близость в коридоре студии, тело Эмили в своих руках, ее дыхание на своей коже. Как бы ему хотелось, чтобы завтра это все повторилось…
– Зачем ты это сказал? Ты хочешь опять меня унизить? – спросила она наконец.
Да, та часть его души, которая до сих пор требовала мести, конечно, наслаждалась ее унижением. Но Скотт в который уже раз пытался вернуть Эмили к самой себе. К той, которой она была двенадцать лет назад.
– Я сделал это совсем не потому. И ты должна прекрасно понимать почему.
Она ничего не ответила, но Скотт почувствовал: она все поняла.
– Все еще хочешь вернуть старое? – неожиданно чуть слышным голосом произнесла Эмили.
– А зачем ты согласилась тогда на мои условия? – спросил он.
Этого он никак не мог понять. Вообще действия Эмили были непонятными и противоречивыми, словно в ней боролись две женщины, пытавшиеся одолеть и подчинить одна другую.
– Не знаю, – произнесла она тихо.
– Но я рад, что ты это сделала.
– Ты так говоришь, потому что добился своего.
– Может быть, – сознался Скотт. – А что бы ты сделала, если бы выиграла?
– Ты сам прекрасно понимаешь: если бы фортуна оказалась на моей стороне, больше ты меня никогда не увидел бы, – со странной печалью произнесла Эмили. – Но что говорить о том, чего нет. Я проиграла, пусть все будет, как будет.
– Почему такой пессимизм?
– Это не пессимизм, а реализм.
– Мрачный же у тебя взгляд на жизнь! – усмехнулся Скотт.
Двенадцать лет назад она не была, мрачной. Веселая, всегда готовая пошутить и посмеяться девушка превратилась за эти годы в печальную женщину. И никакие карьерные успехи не скроют ее тайного недовольства жизнью.
– Жизнь меня не баловала, ты знаешь. Ладно, спокойной ночи. Я действительно очень устала.
– Спокойной ночи, – попрощался Скотт. Этот разговор с Эмили встревожил его, пожалуй, даже больше, чем предыдущие. Именно такая не деловая, а печальная и покорная – она может подчинить его себе так же легко, как и двенадцать лет назад.
Глава 8
Пятница была трудным днем для Эмили не только из-за предстоящей встречи со Скоттом. Но и от мыслей о Грирсоне она избавиться не могла. Чего ожидать от предстоящего свидания – окончательного разрыва или же… Эмили прерывисто вздохнула: неужели после всего, что произошло, Скотт попытается вернуться к былому?
Эмили призналась себе, что именно этого она и боится.
Да, она боится – не стоило лгать себе. Боится не столько Скотта, сколько самой себя, своей окаянной слабости. А вдруг она, несмотря на все свои обиды, опять не сможет устоять?
Каждый раз, разговаривая со Скоттом по телефону, Эмили чувствовала, что против собственной воли начинает подчиняться его желанием. Если Грирсону так легко удавалось справиться с ней в безличной телефонной беседе, то при встрече с глазу на глаз она тем более окажется бессильной. Ее собственное тело окажется главным предателем. Одно его прикосновение, один поцелуй – и она снова станет его рабой.
