Их дом являлся предметом зависти обитателей частных домов. Это уже потом, когда городок закрытый стал открытым, из кранов перестала течь вода, то и дело гасло электричество, лифты бастовали, ожидая откуда-то команды. Владельцы-собственники возрадовались — они сами могут управлять своей жизнью в отличие от тех, кто засел за красными кирпичными стенами.
Но обитатели дома недолго мучились — сообразительные и умелые, они наделали буржуек и вывели трубы в форточки. А на работе рассчитывали параметры кондиционеров, а не стратегических ракет, как прежде. Они хорошо шли на рынке новой жизни.
Несколько лет их дом походил на корабль, севший на мель, с трубами-иллюминаторами. А потом, когда лихорадка прошла и завод вовсю выпускал кондиционеры вместо чего-то ракетного, форточки снова стали самими собой. Буржуйки они подарили владельцам частных домов — на радость свиньям. Их сараи в самые лютые холода теперь обогревали «ученые печки».
И конечно, военно-исторический клуб — игра для умных и умелых взрослых — тоже можно отнести к разряду чего-то хорошего. Они зарегистрировали его как общественную организацию, сшили форму французских гусар, экипировались, а когда смогли получить загранпаспорта, то устремились в Европу. Вот здесь Саше замены не было. К нему тянулись европейские гусары, они каждое лето присылали приглашение от своих клубов — во Францию, Германию, Италию. В таких поездках Наталья на самом деле готова была поверить, что живет не на разъезде Дорадыковский, а в Европе…
Но всегда приходилось возвращаться. Теперь Наталье хотелось вылететь из своей жизни не только виртуально, но и реально. С тех пор как дочь уехала учиться, она почувствовала особенно остро, как быстро уходит ее время. Так что же, она останется здесь до конца дней? Если Ястребов не хочет, то она одна сделает рывок.
Наталья приоткрыла рот, впустила воздух, которого ей показалось мало в крошечном кабинете, полном терпких ароматов. Мысли крутились в голове и, похоже, пожирали кислород слишком жадно. Скорее, все нужно сделать скорее. Спешить. Пока Серафим Скурихин свободен. Он должен быть свободен от всех, кроме нее.
К Наталье наконец подошла косметичка.
— Ну как? Стряхиваем? — спросила она, хорошо зная, что клиентка не может пошевелить губами. Казалось, она испытывает удовольствие от беспомощности лежащих перед ней поклонниц красоты.
Наталья не пыталась отвечать, она отдалась во власть рук, которые хорошо делали свою работу.
Посвежевшая, она выйдет отсюда и поедет в художественный музей. Серафим пригласил ее на концерт своего сына. Парень ловко играл на губной гармошке. Правда это или заблуждение отцовской гордости, но он как будто умеет подражать голосам певчих птиц.
А потом, она почувствовала, как жарко стало под руками косметички, Серафим повезет ее к себе. Его загородный дом в девяти километрах от города. Почти столько же, сколько до ее разъезда, правда, на юг, не на север. Это настоящее имение, место не только для жизни, но и для развлечений. Он хочет устроить большой праздник и ждет нее сценария битвы.
Наталья знала, что это будут сцены Бородинского сражения.
Она почувствовала, как мурашки поползли по спине.
То будет особая битва, с ее личной победой.
— А это что за штучка? — Серафим наклонился, разглядывая белое тугое бедро. На его нежном снежном фоне темнело что-то.
Наталья засмеялась.
— А ты рассмотри как следует, — сказала она, демонстрируя ему бедро.
— Круто, — похвалил он. — Сердце, сам вижу. — Он провел по нему пальцем. — Какая ты лихая. Не боишься боли? — Его темные глаза с любопытством смотрели в ее синие. — Татуировка… — Он поморщился.
— Я ничего не боюсь, — сказала она, не собираясь объяснять, как на самом деле сделано это сердечко на бедре. Никакой боли. Картинка — вот и все. — А ты боишься…
— Гм. Чего же я боюсь?
— Поцеловать его…
— Ненасытная какая.
Он быстро наклонился и поцеловал татуированное сердце. Она обняла его за шею, притянула к себе…
Наконец в большой спальне стало тихо. Оба ровно дышали, оба остались довольны друг другом…
Серафим Скурихин набрел на гусаров сам. Это произошло неожиданно, так, как натыкается нога в ботинке сорок седьмого размера на россыпь муравьев. Внимательный человек их не растопчет — пускай живут. Серафим Федорович на людей в гусарской форме наткнулся в недлинном коридоре местной телестудии и уже хотел пройти сквозь них, не глядя. Но плюмажи на киверах, которые колебались в воздушном потоке, исходящем от кондиционера, заворожили его. Он остановился.
Внезапно его круглое румяное лицо расплылось.
— Гусары, — выдохнул он. — Вот! — Он поднял вверх указательный палец. — Вот! — Потом стукнул кулаком по собственной коротко стриженной голове. — Мое! — крикнул он.
— Простите, — попыталась отодвинуть его в сторону женщина — выпускающий редактор. — У нас эфир.
Но Скурихин будто врос в пол.
— Гусары! — воскликнул он. — Ставлю ящик пива!
— Простите, Серафим Федорович, — сотрудница сжала кулачок и постучала им по груди мужчины, — эти люди идут на эфир. Вы уже свободны, да?
— Я вас жду, гусары! — пророкотал он.
Он на самом деле дождался. То был настоящий гусарский загул в его собственном ресторане на набережной.
— Новый сорт пива, низового, — говорил он, подливая Наталье, которую заметил сразу.
Наталья не отказывалась, она с любопытством наблюдала за необыкновенным новым знакомым.
Возбужденная эфиром, в котором рассказывала о поездке на реконструкцию битвы при Ватерлоо, а также пивом, она вдруг спросила себя: как бы она выглядела рядом с таким, как Серафим Федорович?
Саша на его фоне становился все меньше, он словно усыхал на глазах. Зато новый знакомый делался все более могучим, сильным. Ему под пятьдесят, решила она, и, уж конечно, он женат не один раз. Что означает только одно — он может проделать это еще раз.
Наталья улыбалась, острила, она манила его, он «повелся», чувствовала она.
— Люблю вас, гусары, — шумно вздыхал он. — Примите меня к себе.
— Есть одно свободное место! — тихо сказала Наталья, так, чтобы слышал он один.
— Какое? — Он повернул к ней круглое лицо, оглядел ее грудь, которую плотно облегало синее сукно формы.
Наталья улыбнулась и сказала:
— Спонсора.
— Вашего? — спросил он.
— Клуба… в первую очередь, — едва заметно усмехнулась она. — Он называется «Гусары и гусарочки».
Серафим молчал, казалось, он перебирает файлы внутреннего компьютера, желая отыскать там что-то.
— Согласен, — сказал он наконец.
Скурихин на самом деле стал спонсором клуба, а потом у них возникли особые отношения.
