— Куда ты их водила? — Тон его обычен, но говорит слишком громко, и это выдает его нетерпение.
— На «Питера Пэна».
Он кивает понимающе, то ли стараясь показать, что он знает «Питера Пэна», то ли одобряя мой выбор.
На кофейном столике фирменная тарелка. Сьюзи всегда оставляет повсюду соблазнительные вкусные вещи. Думаю, ей просто нравится показывать всем, какая у нее выдержка, что она не будет есть ничего подобного, даже если все это у нее перед глазами. Я беру ириску и разворачиваю. Пока я жую, у меня возникает желание выбросить бумажку в огонь, но я тут же вспоминаю, что он ненастоящий. Я скручиваю ее, затем аккуратно укладываю у себя на коленях, разглаживаю все складочки и ровно складываю ее вновь и вновь.
— Я не разбудила Сьюзи? — спрашиваю я в конце концов.
Джейк вздыхает:
— Нет, не думаю. У нее весь день было плохо с желудком, но сейчас, слава богу, намного лучше.
— Ее тошнило?
— Да, очень сильно.
Мы сидим молча. На самом деле мне не хочется разговаривать с Джейком. Я пришла сюда потому, что мне нужно было куда-то прийти, а проводить на улице еще одну ночь не хотелось. Где-то внутри меня, глубоко в животе, засел вечный холод, который медленно поднимается кверху и расходится во все стороны, так что даже тепло камина не может меня согреть.
В моем сознании мгновенно всплывают те билеты на поезд: маленькие белые карточки, с аккуратными надписями, что расположились рядом с кошельком в моей сумке.
Откуда они там взялись?
Неужели это я их туда положила?
Зачем?
— Что-нибудь есть по телевизору?
— Джеймс знает о том, что происходит?
Я отрицательно качаю головой:
— Думаю, что нет. Но Адриан обязательно позвонит ему.
Он кивает и берет карамель, кофейную со сливками.
— Хорошо, когда кто-то любит кофейные со сливками, — говорю я.
— Я их не люблю. А ем, потому что их никто больше брать не хочет.
Мы жуем вместе, и содержимое фирменной тарелки постепенно исчезает. Завтра, когда Сьюзи встанет, она сразу узнает, что я была у них. В гостях я всегда сижу и очень много ем. Хотя есть надежда, что она не будет себя чувствовать настолько хорошо, чтобы заметить, что все съедено.
— С другой стороны, — говорю я, — Адриан сейчас совсем не в Бирмингеме, а в Лондоне.
Джейк кашляет. Мне слышно, как у него откашливается мокрота.
— Нет, он вернулся домой — пришлось уйти с церемонии награждения.
— Но почему?
— Лесли позвонила ему на мобильный телефон. Она подумала, что детей похитили. Понимаешь, люди обычно так и думают, когда не находят своих детей там, где им следует быть.
— Но ведь им же ничего не угрожало, — говорю я.
— Откуда это мог знать Адриан? Вас всех троих могли убить.
— Я написала записку, — сказала я и остановилась. — Хотя на самом деле забыла. — И опускаю глаза под его пристальным взглядом. Врать я умею плохо.
— Достаточно об этом.
— Кто же знал, что Лесли вернется домой так рано? Я все ей собиралась рассказать после того, как дети улягутся спать.
Он выбрал все кофейные карамельки и разложил их в ряд на ручке дивана. Потом начал есть одну за другой, аккуратно разворачивая бумажки и выбрасывая их в мусорную корзину. Не промахнулся ни с одной.
Я раздраженно хватаю горсть конфет. Терпеть не могу вот эту его аккуратность и меткость. Начинаю запихивать в рот конфеты одну за другой, не успевая пережевывать.
— Придется тебе завтра с ними поговорить, — произносит он мягко. — Ты же не сможешь вечно прятаться.
Я пожимаю плечами:
— Не беспокойся. Я уйду до того, как ты встанешь.
Нам нечего сказать друг другу. Знаю, он не будет заходить слишком далеко, вроде: «Это как-то связано с твоим малышом?» Он не задаст мне такого вопроса, потому что понимает, что я не смогу на него ответить.
— Ладно, пойду спать, — говорит он.
Встает в своем розовом халате и опять кашляет.
Плохой кашель.
— Если хочешь выпить — все в твоем распоряжении. Только…
— Что?
— Постарайся потише. Сьюзи необходимо выспаться.
— Между прочим, — говорю я, — дверь веранды не заперта.
Он медлит у выхода, собираясь что-то сказать, но передумывает. Я беру пульт дистанционного управления и включаю второй канал. Передача «Открытый университет». Обсуждают клонирование.
— Спокойной ночи, — говорю я. — Можно перед сном посчитать малышей.
Он уходит. Я потому лишь так сказала, что понимала: он не расслышит.
Я слушаю важную даму в очках на цепочке и мужчину помоложе в белом халате и с пейджером. Ученый он или врач? Хотелось бы знать. Каждый из них говорит убежденно, но к согласию они не приходят. Я начинаю согреваться. Внезапно веки становятся тяжелыми, болят глаза. Я глубже вжимаюсь в кресло, склоняю голову на подушку и стараюсь сосредоточиться на клонировании.
Я, вздрогнув, проснулась, в шее что-то хрустнуло. Телевизор все еще включен, но я не могу понять, о чем говорят. Лица расплывчатые, слова неразборчивы.
Мне снилось, что повсюду маленькие дети: в кроватках, на стульчиках, в колясках. Сесть абсолютно негде, потому что комната полна малышей. Они гукают, спят, плачут. И в самый последний миг перед пробуждением я вдруг поняла, что я одна из них, и уже открыла было рот, чтобы заплакать, чтобы доказать это. Но в тот же миг проснулась, ощутив болезненную одеревенелость во всем теле.
Смотрю на часы на руке. Пять тридцать. Пора идти домой, пока никто не догадался, где я.
По телевизору какие-то деловые мужчины разговаривают на иностранном языке. Я быстро листаю "Радио таймс», пытаясь определить, что это за язык. Оказывается — русский. Ничего удивительного в том, что я не могу их понять.
Выключаю телевизор и встаю. Ноги такие одеревенелые, что я чуть не падаю; правую вдобавок свело. Я прыгаю до тех пор, пока она не начинает действовать.
Когда я выключаю свет, все предметы по-прежнему видно — на улице уже не темно. Направляясь в холл, двигаюсь очень медленно, чтобы никого не разбудить, И прямо перед входной дверью слышу, что кто-то идет сзади. Я оборачиваюсь, ожидая увидеть Джейка, но оказываюсь лицом к лицу со Сьюзи.
— Ах! — восклицаю я и прикрываю рот рукой.
Она выглядит удивительно несобранной.
— Китти, — говорит она, — что ты тут делаешь?
— Да так, — говорю я, и ни одна мысль не приходит мне в голову. — Просто я проходила мимо…
Она уставилась на меня. Но ее сосредоточенность направлена не на меня, а на какую-то другую внутреннюю проблему. Никогда раньше я не видела ее в ночном белье, не видела ее лицо бледным, без косметики, волосы — жирными и растрепанными.
