— Ох! — говорю я.
Мы стоим, глядя друг на друга, и я понимаю, что попала в беду. При таком освещении она видит меня гораздо лучше, чем я ее. Я застыла под ее осуждающим взглядом.
— Отвезем вас домой? — говорит полицейский. — А завтра во всем разберетесь.
— Спасибо, — говорю я и залезаю в машину.
Мне видно, как Лесли уводит девочек в розовый дом. Аккуратный розовый домик, где есть место для каждого, где они все вместе живут и растут, дом, частью которого они являются. Входная дверь закрывается. Я сижу сама по себе, готовая заплакать, и роюсь в сумке в поисках салфетки. Рядом с салфеткой два билета. Это билеты на поезд до Эдинбурга — один взрослый и два детских. А я никак не могу вспомнить, почему они оказались здесь.
* * *
Веранда при входе в дом Джейка имеет внушительные размеры. Домашние растения, темно-зеленые и пышные благодаря льющемуся из окон солнечному свету и регулярному поливу, о котором не забывают заботливые руки Сьюзи, никогда не наводят на мысль о стихийных силах природы. У Сьюзи есть чувство стиля. Эти растения точно знают, до какой высоты им позволительно вырасти, на сколько широкими должны стать их гладкие листья. Здесь нашлось место и для двух плетеных белых стульев с яркими подушками из декоративной ткани. Это скорее зимний сад, нежели веранда, где Сьюзи и Джейк могут посидеть, посмотреть на проезжающие машины. Однако я уверена, что они этого не делают. Эти стулья, совсем как растения, являются лишь частью общего дизайна, свидетельством хорошего вкуса хозяйки.
К своему удивлению, я обнаруживаю, что входная дверь открыта. Я вхожу. У меня появляется соблазн, сдвинув стулья, сделать себе из них кровать, и от одной мысли о возможности лечь у меня начинает ломить все тело. Однако предпочтительнее было бы не встречаться с почтальоном и разносчиком молока в шесть утра. Не могу терпеть, когда меня кто-то разглядывает во время сна.
Я стучу тихонечко и отступаю от двери, стараясь рассмотреть, горит ли в доме свет. Это не так уж просто определить, так как на окнах тяжелые металлические жалюзи. Сьюзи работает в банке и хорошо знает, как важна безопасность.
Свет в доме есть, но я подозреваю, что это тот ночной свет, который оставляют для отпугивания воров, а не тот, что зажжен в честь моего прихода.
Уже за полночь, но Джейк непредсказуем. Он может крепко спать, заботливо укутанный Сьюзи, а может ночь напролет просидеть перед телевизором, мучась бессонницей. Пол утверждает, что это из-за угрызений совести, хотя он еще не определил, что же вызывает эти угрызения.
Я отступаю в конец веранды; здесь я вне досягаемости отпугивающего света. В Бирмингеме ночи иногда не бывают черными, так что и без света всегда можно отыскать для себя удобное местечко.
Я замерзла, продрогла насквозь. Я отхожу, беру дверной молоточек и очень осторожно стучу в дверь. Он не услышит меня, если спит, но может услышать, если лежит без сна; только бы не смотрел фильм ужасов. Опять страх начинает закипать у меня внутри, и я отчаянно стараюсь не плакать. Мне страшно. Я не знаю, что делать. Мне нужно спрятаться. Мне так хочется, чтобы Джейк появился прямо сейчас.
Я внимательно прислушиваюсь к тишине, которая на самом деле вовсе и не тишина. Я слышу стук своего сердца, шуршание изгороди, звук проезжающей машины — и вот другой шум, шаркающий звук внутри дома. Я задерживаю дыхание, надеясь, что это не Сьюзи.
Кто-то подходит к двери. Слышен звук выключателя, еще шаг — и все стихло.
— Кто здесь?
Меня пробирает дрожь.
— Джейк? Это я, Китти.
У меня стучат зубы. Не могу понять, слышит ли он меня. Я сама себя едва слышу.
Он отодвигает задвижку, отпирает врезной замок и, наконец, замок с защелкой. Дверь легко открывается, и я вижу взлохмаченные волосы Джейка, его сердитое лицо, темные, совсем не радостные глаза.
— Можно мне войти? Я не буду шуметь. Ну пожалуйста, Джейк, впусти меня.
Дверь открывается шире, и я прохожу внутрь. Джейк закрывает ее за мной и запирает все замки. Только после этого оборачивается. В темноте мне видна лишь бледность его лица.
— Проходи в гостиную, — шепчет он.
Я иду на цыпочках в полном неведении, следует ли он за мной или отправился спать.
Дверь закрывается, щелчок, загорается свет. Я стою, моргая, из-за внезапного, яркого света ничего не могу разглядеть.
— Что ты здесь делаешь, Китти?
Я пытаюсь сфокусировать взгляд. На Джейке бледно-розовый халат Сьюзи.
— Почему ты ходишь в халате Сьюзи?
Он и не собирается посмотреть, что на нем. А я начинаю беспокоиться о том, в каком глупом положении он окажется, когда поймет, что украшен розовыми цветочками. «Маркс энд Спенсер», первый этаж, женские костюмы и белье.
Он вздыхает и наклоняется, чтобы зажечь камин.
— Тебя искали, — говорит он. — Недавно звонил Адриан, спрашивал, не у нас ли ты.
Он тяжело опускается на диван около камина, ему, кажется, холодно.
Я подвигаю кресло поближе к камину и сворачиваюсь на нем калачиком. Не могу добиться, чтобы зубы не стучали.
— Знаю, — говорю я, чувствуя себя еще более несчастной, чем раньше. — А почему, ты думаешь, я пришла сюда?
Он улыбается, и мне становится легче. Сила Джейка в том и состоит, что он хорошо держится в критических ситуациях. Он может стать выше всех этих температур, и тонзиллитов, и воспалившихся вросших ногтей на пальцах, стать мудрым и серьезным, и ты чувствуешь его поддержку.
— Я тебя разбудила?
— Да нет, я не спал.
Мысленно я благословляю его бессонницу.
— Я не знала, куда мне пойти.
— Я бы пошел домой и включил музыку.
Я слабо улыбаюсь и рассматриваю языки пламени в камине. Какое хитрое изобретение — эти камины с поддельными угольками. Чтобы понять, что пламя внутри не хаотично, а подчиняется четко определенной схеме, нужно долго присматриваться. И даже это не дает тебе абсолютной уверенности.
Уже несколько дней я не разговаривала с Джеймсом.
Джейк перестает улыбаться.
— Китти, о чем ты думала, когда забирала девочек, никому ничего не сказав? Полагаю, сейчас они дома?
Я не могу смотреть ему в глаза. Вместо этого изучаю ковер. Он нейтрально бежевый, спокойный, без пятнышек, сделан из натуральных материалов, чтобы у Джейка не обострялась аллергия. Для Джейка и Сьюзи, которые живут в оболочке особой чистоты и никогда ничего не проливают, такой износоустойчивый ковер — излишняя предосторожность.
— Мы забыли куртку. Все было бы в порядке, если бы нам не пришлось за ней возвращаться.
— Ты не можешь вот так просто уходить с детьми. Они же такие маленькие.
Что он вообще знает о детях? Откуда ему известно, что и в каком возрасте они делают?
