Коляска остановилась. Аполлон Игнатьевич неловко выпрыгнул на мостовую и закричал что-то кучеру ехавшей впереди кареты. Кучер оглянулся и натянул поводья, останавливая лошадей. Из окна кареты показалось сердитое толстое лицо княгини Аграфены Антоновны и с весьма недовольным выражением поворотилось в сторону Аполлона Игнатьевича. Князь что-то горячо заговорил, подпрыгивая на месте, как чудовищных размеров воробей, и указывая тростью на дом. Аграфена Антоновна с прежней неторопливостью перевела взгляд на окна, извлекла откуда-то лорнет (княжна вспомнила ходившие одно время и казавшиеся весьма близкими к действительности упорные слухи, что в лорнет княгини Зеленской вставлены простые оконные стекла), отрепетированным жестом поднесла его к глазам и направила на княжну.
Соскочивший с запяток лакей уже открывал дверцу кареты и возился с заедающей подножкой. Княжна опустила занавеску, поправила перед зеркалом волосы и отправилась вниз встречать гостей, поскольку было совершенно очевидно, что Зеленские вознамерились нанести ей визит.
Семейство Зеленских явилось в полном составе: князь, княгиня и три княжны - Елизавета, Людмила и Ольга. За то время, что Мария Андреевна не виделась с ними, эти девицы ничуть не похорошели, не говоря уже о том, чтобы поумнеть. Полупустая гостиная с накрытой полотняными чехлами мебелью мигом наполнилась гомоном и движением, и Мария Андреевна невольно припомнила, как ее дед в минуты раздражения говаривал, что Зеленские, когда собираются всем семейством, способны даже похороны превратить в птичий базар. Вежливо улыбаясь, княжна слушала рассказы о том, каким бедствиям и лишениям военного времени подверглись ее гости, сдержанно выражала им свое сочувствие и все никак не решалась спросить, в чем же, собственно, заключались эти беды и лишения. Вскоре, однако, она получила на сей счет самые подробные разъяснения, и нужда задавать вопросы отпала сама собою. Оказалось, что в последнее время жить в Москве сделалось решительно невозможно. Во исполнение решения дворянского собрания князь был вынужден выставить в ополчение две сотни мужиков, оторвав их от полевых работ и, что было еще хуже, вооружив их и обмундировав за свой собственный счет. Далее, из Москвы выслали всех французов, вплоть до парикмахеров и модисток, а лицо дворянского сословия, неосторожно заговорив на улице по-французски, рисковало быть побитым камнями и палками под тем смехотворным предлогом, что это не патриотично. По Москве ходили страшные слухи, и наиболее благоразумные из дворян, к коим князь Зеленской, натурально, относил и себя, спешили покинуть обреченный город.
- Да, - сказала княжна, дослушав до конца, - я вам очень сочувствую. Все это действительно ужасно.
- Кошмарно! - горячо воскликнул князь, а княгиня Аграфена Антоновна лишь горестно вздохнула и закатила глаза, показывая, как тяжелы выпавшие на ее долю испытания.
- А вы, как вы, дорогая Мари? - наперебой зачирикали княжны Елизавета, Людмила и Ольга. - Вас не было в Москве; где же вы были?
- Действительно, - спохватился князь, - в самом деле, откуда вы, княжна? Какими судьбами? И где князь Александр Николаевич?
Одиночество и усталость сыграли с княжной Марией злую шутку. Сама не отдавая себе в том отчета, она нуждалась в простом человеческом участии. Вопрос князя Зеленского прозвучал так искренне - князь, хотя и не отличался большим умом и так-том, слыл, в общем-то, добряком, - что Мария Андреевна невольно поддалась искушению и в самых общих чертах поведала гостям о своих приключениях, опустив, разумеется, все, что касалось иконы.
Рассказ ее произвел странный, совершенно неожиданный для княжны эффект. По мере того как она говорила, лицо княгини Аграфены Антоновны все более вытягивалось, а губы, напротив, поджимались, пока не превратились в тоненькую ниточку. Князь Аполлон Игнатьевич отводил глаза и смущенно покряхтывал, всем своим видом выражая крайнюю сконфуженность. Зато все три княжны слушали Марию Андреевну, затаив дыхание, их пышные, похожие на непропеченное тесто щеки зарумянились от какого-то непонятного волнения, а глаза возбужденно сверкали, словно им рассказывали крайне пикантную историю.
Когда Мария Андреевна закончила рассказ, наступила неловкая тишина. Княжна смутилась, не понимая, в чем дело. Вид у Зеленских был такой, словно она позволила себе в их присутствии какую-то непристойность или, по меньшей мере, крайнюю бестактность. Княжны о чем-то шептались, время от времени поблескивая глазами в ее сторону и сдавленно хихикая, князь оглядывал пустые углы комнаты с таким видом, словно там было что-то интересное, а Аграфена Антоновна с крайне неодобрительным выражением лица вертела в руках лорнет.
- Признайтесь, душа моя, - первым нарушил молчание князь, - что история сия звучит весьма не правдоподобно... Я от души сочувствую вашему горю, однако то, что вы нам здесь поведали... это... гм...
- Отчего же, - растерялась княжна. - Это чистая правда, поверьте!
Князь огорченно крякнул и окончательно уставился в дальний угол гостиной. Княжна Елизавета Аполлоновна - самая старшая и некрасивая из трех - вдруг непроизвольно хихикнула и тут же потупилась, до самых бровей прикрывшись веером.
- Молчи, дура, - неожиданным басом сказала ей Аграфена Антоновна. Однако, милочка, - обратилась она к Марии Андреевне, - коли это все правда, так тем хуже для вас. Гордиться тут, право, нечем, и мне не совсем понятно, зачем вы нам рассказываете такие... такие непристойности! Остаться одной среди неприятельских солдат, участвовать в каких-то авантюрах, путешествовать с уланским полком, скакать верхом, по-мужски, бродить, как нищенка, пешком... Полагаю, ваш покойный дед не одобрил бы вашего поведения. Впрочем, яблочко от яблоньки... Вот до чего доводит современное воспитание! Поверьте, душенька Мария Андреевна, у меня и в мыслях не было вас обидеть, однако на вашем месте я бы постеснялась столь красочно и подробно описывать свои... гм... похождения. В вашем положении... В самом деле, война - это ужасно. Я сразу заметила, что вы изменились.
- Аграфена Антоновна, - робко вмешался князь, - душа моя, может быть, не стоит?..
- Но позволь, князь, как же это - не стоит?! - воскликнула княгиня. Ведь княжне шестнадцать лет от роду, она сирота, так неужто же я, старинная подруга семьи, должна позволить ей и далее губить себя подобным образом? Приобрести дурную репутацию легко, - назидательно проговорила она, снова поворачиваясь к княжне Марии, - избавиться же от нее невозможно!
Княжна, которая поначалу слушала эту резкую отповедь с удивлением, а затем и со смущением, вдруг почувствовала, что с нее довольно. Она ощущала, что лицо ее медленно каменеет, а глаза суживаются в недобрые щелочки. Резкие, хлесткие, как удары бича, слова, непрошенными явившиеся неизвестно откуда, вертелись на кончике ее языка, вызывая нечто вроде непереносимого зуда. Мария Андреевна удивилась: раньше она за собой такого не замечала. Правда, раньше ей никто не говорил ничего подобного, но княжна была уверена, что, услышь она такие слова хотя бы месяц назад, дело ограничилось бы горькими рыданиями в подушку. Теперь же ей мучительно хотелось стереть с лиц своих гостей это тупое добродетельное выражение, делавшее их физиономии неотличимо похожими на овечьи морды.
