…Эта книга задумывалась, как сборник рассказов. Потом одиниз рассказов по непонятным причинам разросся, и получилась повесть, иподзаголовок изменился тоже. Теперь он выглядел как «Рассказы и маленькаяповесть». А потом, когда была поставлена последняя точка, я вдруг подумала: этирассказы не могут существовать отдельно друг от друга. То есть, могут конечно,но… Мир в них окажется неполным, необъемным, а история – недосказанной. Такиногда бывает: маленький, ничего не значащий эпизод с нашим участием,подталкивает и направляет судьбы других людей. Точно такие же, ничего незначащие эпизоды есть и в жизни этих других. И, возможно, со временем, слово,невзначай брошенное ими, или поступок, которому они не придали значения,кардинально изменит и нашу судьбу. Через цепочку других поступков и слов.Опосредованно. Или напрямую. Таков уж наш мир: все в нем взаимосвязано, и всемправит рок, и то, что кажется нам случайностью, на самом деле – закономерность.
Об этом книга.
И еще – о любви, как и любая другая книга. В основном – олюбви. Всегда единственной, всегда счастливой и всегда несчастной, потому чтодругой любовь быть не может. Так думала я, когда писала ее. И был еще зимнийзвонок от моего старого вгиковского друга, с которым мы долгие годы мечталиснять свое собственное зашибись-кино. Он, этот мой друг, абсолютно киношный,абсолютно востребованный, лучший в своей профессии человек, все время забывал,что я давно не сценаристка и просто писать мне нравится гораздо больше, чемписать сценарии. «У тебя есть чего-нибудь классное, что можно снять?» – спросилон. «Сценариев, как обычно, нет, как насчет рассказов? Почитай, можетпонравится, сгодится как материал».
Я не успела передать ему эти рассказы. Зимой его не стало,он умер внезапно и страшно несправедливо. А, значит, наша старая юношескаямечта о зашибись-кино никогда не воплотится в жизнь. Да и сложись всепо-другому, она бы все равно не воплотилась – есть такие мечты, которые так иостаются мечтами. Жаль только, что он не прочел эту книгу, – просто так,без дальнего прицела. Кое-что в ней ему обязательно бы понравилось, я знаю этоточно. Те места, где речь идет о любви. Абсолютно разной любви, настигшейразных героев и в разное время, и всех их соединившей.
Bye-bye, baby!..
* * *
…Для того чтобы петь под дождем, много мозгов не требуется,это мое глубокое убеждение.
Есть еще несколько занятий, которые также необременительныдля умственной деятельности: изучение итальянского по биркам на белье, снятиемакияжа, субботний шопинг, набойка каблуков, прослушивание саундтрека к «KillBill», секс с водопроводчиком. Мастурбация в душе требует гораздо большеговоображения, чем секс с водопроводчиком, и этой твари она не по зубам.
Ей не по зубам:
– автомобили с механической коробкой передач,
– воздушные змеи,
– кроссворды с фрагментами (кто помнит о том, что оникогда-то существовали?),
– уход за карликовой сосной,
– приготовление кофе по-турецки,
– фильм «Селина и Жюли совсем заврались».
Ей не по зубам и многие другие вещи, большинство вещей, ноэто не утешает меня. Не может утешить. Я никогда не видела ее, я даже не знаю,как ее зовут, но хорошо знаю, как она пахнет.
«Ангел» Тьерри Мюглера.
Этот запах преследует меня, слишком вызывающий, слишкомсамоуверенный, слишком тяжелый для двадцатилетней. Именно так -
ей двадцать.
А мне сорок. Я выгляжу на тридцать, но это никого не можетобмануть, мне – не двадцать. «Двадцать» – ключевое слово. Все остальное неимеет значения: мой бизнес, оставшийся от бывшего мужа (гламурный журнал имодельное агентство при нем), счет в банке, три языка, сертификат по дайвингу,поездки в Африку на сафари, поездки в Милан на показы, горнолыжное снаряжениепо цене «Боинга», лифчики по цене автопогрузчика, коллекция вин, коллекцияпримитивной латиноамериканской скульптуры, а неделю назад я обнаружилакрошечное пигментное пятно. Между большим и указательным пальцами на левойруке, – ничего удивительного, мне уже сорок. И Влад больше не любит меня.
Вряд ли он страстно любил меня, когда мне было тридцатьсемь, но тогда он, по крайней мере, не изменял. В тридцать семь я выглядела нате же тридцать, без всяких усилий, без всяких подтяжек, две пачки сигарет вдень, крепость утреннего кофе зашкаливает, крепость вечернего вискизашкаливает, крепость ночного флирта зашкаливает, я встретила Влада себе набеду.
Ровно три года назад.
Со дня годовщины прошла неделя. По иронии судьбы, она выпалана тот самый день, когда я обнаружила пигментное пятно, – и впервые за тригода Влад забыл поздравить меня. Эта среда стала роковой, до этой среды я еще начто-то надеялась, связь с двадцатилетней мерзавкой не может быть серьезной,убеждала я себя, ей просто нечего противопоставить моим лифчикам по ценеавтопогрузчика, да и носит ли она лифчики? В двадцать можно обойтись и без них.И без коллекции вин, и без сертификата по дайвингу, в двадцать тебя любятпросто потому, что тебе двадцать. Других причин нет.
Все дело во взгляде, говорит Шамарина. Шамарина – мояшкольная и единственная подруга. Расползшаяся до пятьдесят шестого размераШамарина, мать двоих детей и клиническая неудачница. Шамарина работаетбухгалтером в маленьком турагентстве, не прогорающем только потому, что ихVIP-клиентом являюсь я с моими мальчиками из журнала и моими девочками изагентства, это – единственное, что я могу сделать для Шамариной. За последниедесять лет она не взяла у меня ни копейки – нив долг, ни просто так, это еепринцип. «Давай не будем омрачать нашу дружбу товарно-денежнымиотношениями», – говорит Шамарина; «я беру взятки только борзымищенками», – говорит Шамарина. Щенка породы мастино, вот что мнеудалось-таки втюхать Шамариной за последние десять лет. Впрочем, теперь это ужене щенок, теперь это лошадь Пржевальского, говорит Шамарина. Лошадь откликаетсяна имя Тришка и очень удивилась бы, что при рождении ей было дано другое имя сдвумя приставками «фон»; имя, не умещающееся и в трех строках ее собачьегопаспорта. Тришка и Тришка – ив этом вся Шамарина. Еще у нее имеются два кота,Кузька и Васька, так же зовут ее детей.
Все дело во взгляде, говорит Шамарина, у двадцатилетнихвзгляд двадцатилетних. Наивный, дерзкий, горящий, мерцающий, жадный, ищущийприключений, ищущий, чего бы пожрать, ищущий любви, ищущий одиночества (илюбовь, и одиночество – благо, когда тебе двадцать), «а не курнуть ли намтравы» – легко читается в этом взгляде, «а не угнать ли нам тачку?», «а непошли бы вы на хрен, мэм?».
Взгляд двадцатилетних нельзя сымитировать, говорит Шамарина.Даже когда тебе двадцать пять.
