Книга Тингль-Тангль - Виктория Платова

* * *

…«Ямакаси» – представлялся этот тип. Татуированный казах,выдававший себя за японца. Любитель бутербродов с тунцом и ублюдочногомультяшного порно. Первое появление казаха прошло для нее незамеченным, оно небыло ознаменовано ни фанфарами, ни литаврами, ни музыкой сфер; носки на батареев их общей с Васькой ванной комнате – вот, пожалуй, и всё.

Ей надо было отнестись к чертовым носкам повнимательнее.

Впрочем, носки возникали и раньше: белые вискозные,свидетельствующие о чистоте намерений владельца; черные хлопчатобумажные,декларирующие приверженность патриархальным ценностям и (опосредованно)несогласие с расширением НАТО на восток. А были еще воинственные махровые (даздравствует Ирландская освободительная армия!) и пижонские из лайкры (даздравствуют виноградники в Клермон-Ферране!), были этно-экзоты из рисовыхволокон (многие лета пагодам в джунглях Мьянмы!). Красные с золотом драконы нащиколотке тоже были.

Красные с золотом драконы – не что иное, как торжествоПоднебесной.

Она не без оснований подозревала, что и вся остальная, времяот времени появляющаяся на батарее трихомундия, произведена в Китае, и мальчикиВаськи (о-о, мальчики Васьки!) соструганы там же, в тех же покосившихся фанзах,той же простодушной рабсилой, которая завалила мир дешевыми одноразовымитоварами.

Дешевые и одноразовые – такими они и были, мальчики Васьки.

Один гринписовец, один нацбол, один скинхед, один сопливыйкандидат в правозащитники; прочую шушеру, как и миллионы, миллионы китайцев,можно смело отнести к коллективному бессознательному – и где только цепляла ихдалекая от политики Васька, остается только гадать.

Ха-ха, та еще загадка, секрет Полишинеля, прости господи!

Васькины еженедельные экстрим-заплывы в лягушатнике,ограниченном территорией Питера и области – вот что вызывало к жизнигринписовских и правозащитных зомби; сноуборд зимой, скалолазание и байдарочныеparty летом; погружение с аквалангом в Марианскую впадину как отдаленнаяперспектива, промышленный альпинизм как перспектива ближайшая, странно только,что при подобных амбициях Васька до сих работает официанткой.

Такая работа для Васьки – сущее наказание.

Но ни на что другое она не способна, как ни прискорбно. Дажев школу Васька никогда не ходила по-человечески: она толком не закончила ниодного класса, она не получила аттестат, и это не – получение было торжественноотмечено десятидневным переходом на лошадях в алтайской глуши, завершившимсяпочему-то через четыре месяца в Петропавловске-Камчатском. Да-да, она хорошопомнит – Петропавловск-Камчатский.

Васька позвонила именно оттуда и попросила выслать денег наавиабилет до Питера. Совершенно будничным, надменным, слегка искаженнымпомехами голосом. Пара минут ушла у нее на то, чтобы осознать: этодействительно Васька, ее блудная младшая сестра, объявленная в федеральныйрозыск, трижды похороненная и четырежды оплаканная.

– С Новым годом, Микушка, – сказала тогдаВаська. – Мне нужны деньги. Не слишком много, сумма тебя не разорит.

«Сумма тебя не разорит», вот как. Ничего другого за четыремесяца бесплодного ожидания, глухой неопределенности, страданий и слез она не заслужила.Ах да, еще поздравление с Новым годом! Иначе как издевательством это неназовешь.

Как и упомянутое всуе, почти забытое «Микушка».

Васька редко прибегала к ее детской домашней кличке, почтиникогда. «Микушку» можно было бы считать намеком на раскаяние, примирительнымжестом, если бы… Если бы она не знала Ваську. Но она знала Ваську – любоенапоминание о родственных связях для нее – тоска смертная, любое проявлениеродственного тепла для нее – пустой звук.

– Ты сука, – выдохнула она в разом запотевшую,затуманившуюся трубку.

– Я в курсе, – парировала Васька все тем женадменным тоном. – Так ты вышлешь money?

– Если бы родители были живы…

– Если бы родители были живы, они бы уже давно умерлиот горя. Месяца два как. Или три. Я права?

Тот давний петропавловский звонок накрыл ее в возрастедвадцати семи, Ваське соответственно только-только исполнилось семнадцать, идень рождения – 24 октября – пришелся аккурат на черную дыру Васькиногочетырехмесячного отсутствия. Как отметила днюху Васька – неизвестно. Она жепровела этот день в полном одиночестве, на грани нервного срыва, средифотографий покойной семьи (о-о, покойной семьи!). Собственно, на фотографиях,заготовленных по случаю, они еще не были семьей: улыбающийся тощий паренек вмайке и со сколотым передним зубом, в руках – винтовка-мелкашка; снимок сделанв городском тире и паренек и думать не думает, что станет отцом двух дочерей,одной – мое загляденье, и другой – оторви и выбрось. Юная загорелая девушка схолщовой сумкой из Гагр (хит сезона) тоже улыбается. На сумке – плохопропечатанный оттиск квартета АВВА, кавказская интерпретация лиц не имеетничего общего со шведским оригиналом: две утрированные копии Пугачевой временпесни «Арлекино» (женская часть квартета), мужская представляет собой разные ипостасиактера Бубы Кикабидзе. Она так никогда и не узнала, как мама относилась к БубеКикабидзе. И не узнает. Есть много вещей, узнать которые ей не суждено. Мама илошади, например. Или – мама и кабельное телевидение. Или – мама и мексиканскаякухня. Или – мама и всегдашние Васькины эскапады.

Мамы давно нет.

Мамы давно нет, а сумка с кавказско-шведским квартетомосталась, она и сейчас лежит на антресолях, набитая осколками их прежнейсчастливой жизни, так и есть: их прошлая жизнь была счастливой.

Васька придерживается на этот счет другого мнения.

Она никогда не уточняла какого именно: другого. И все тут.Мнение Васьки всегда диаметрально противоположно ее собственному мнению.

Наша прошлая жизнь была счастливой? – ни хрена не была!

Собака – друг человека? – ни хрена не друг!

Текила – лучший напиток? – ни хрена не лучший!

Сосите пиво и берегите лес от пожара.

Васька так и не простила родителям их ранней гибели. Раннегоухода. Раннего побега. Паренек в майке со сколотым передним зубом и юнаязагорелая девушка (на голову выше паренька и лет на семь старше, еслисовместить обе фотографии) – та еще парочка романтических недотеп, немудрено,что они разбились.

Ей было шестнадцать, когда это произошло. А Ваське стукнулошесть. Возможно, шестилетняя Васька именно так и представляла их гибель, ихуход, их побег: загорелая девушка и паренек в майке на ангельском велосипеде сжесткой рамой. Велосипед несется прямо в небо, под шинами хрустят звезды, ветертреплет волосы, а винтовка-мелкашка потеряна по ходу.