Зевака на берегу
Тот не переставала удивляться: как в сарае размером три на четыре метра умещается столько всего? Кроме шезлонгов и газонокосилки, там были два забытых мешка луковиц, лотки для семян, компост для горшечных растений, коробка с отцовской коллекцией ракушек, пустые банки из-под варенья, двадцать четыре флакона типографских красок всевозможных расцветок, комод со всякими ручками, набалдашниками, отвертками и гвоздями, а еще картина с синей дамой, которую подарил им дядя Эрни на прошлое Рождество. Кроме того, в сарае хранились рыболовные сачки Тот, которые, как оказалось, трудно найти. Она отодвинула шезлонги — они раскрылись и стали похожи на нескладных жирафов. Все вещи в сарае были затянуты паутиной, а Тот не слишком любила пауков. Наконец, она увидела бамбуковые рукоятки сачков и вытянула их из-под джутовых мешков с луковицами тюльпанов. Сачки были что надо. Длинные рукоятки больше метра, с розовыми нейлоновыми сетками.
— Нашла! Каждому по сачку.
Она вышла из сарая и зажмурилась в лучах яркого апрельского солнца. Кисал Пател сидел, глядя в ведро у крыльца черного хода. В ведерке было полно колюшек и водорослей, каждая рыбка — темно-желтая полоска, почти прозрачная. Он сунул в воду смуглый палец, пытаясь дотронуться до их гладких, скользких боков. Тот присела на корточки рядом с ним.
— В Индии есть колюшки? — спросила она.
— Не знаю! — ответил Кисал. — Я никогда не жил в Индии.
Тот насыпала на поверхность воды сухой рыбий корм. Рыбки толпились вокруг катышков, утаскивали их под воду, а потом выпускали, и корм всплывал наверх с веселым хлопком.
— Здесь сорок две штуки. Смотри. — Она показала на столбцы черточек на бортике ведра. — Еще семь, и мой папа вернется. — Она подхватила две большие банки из-под варенья за проволочные петли, которые были надеты на горлышки. — Ну, пошли, если идешь! И сандвичи не забудь.
По территории графства протекает канал Гранд-Юнион. Возле поселка Бишопс-Крофт, где ландшафт холмистый, суда преодолевают подъемы и спуски с помощью системы шлюзов. Самый длинный участок начинается рядом с хоздвором фабрики типографских красок Роукера. Именно это место Тот выбрала для утренней рыбалки.
Поверхность воды была гладкая и прозрачная, как стекло; в воде отражались ивы, свисавшие над каналом. Их длинные ветви, покрытые молодыми листочками, плескались в воде, как волосы, когда моешь голову в раковине. К противоположному берегу прибило желтую пену — отходы с фабрики. Во дворе были навалены две груды металлических барабанов, переливающихся всеми цветами радуги, как лакричные конфетки ассорти. В каждом барабане находились смолы и химикаты, необходимые для производства типографских красок, которые раньше делал ее отец. Краски назывались «синий кобальт», «составной черный» для газетной типографии и «карминовый красный-167» для «Гордости хозяйки» — этой краской выведена надпись у них на хлебнице. Папа рассказывал Тот, что смолу привозят из Африки. Большую партию смолы, похожую на простыню, режут на кусочки и хранят в зеленых бочках. Он пугал ее рассказами об экзотических пауках, которые иногда попадаются в бочках со смолой из Нигерии, и о взрывах в дисперсионном цехе — металлическом ангаре, где два человека лопатами засыпали в дробилку нитроцеллюлозу, мягкую, как мыльная стружка.
Радужные краски контейнеров не гармонировали с пестрой раскраской баркаса, неуверенно продвигавшегося к верхнему шлюзу. Узкий баркас под названием «Зевака» нанимали на выходные на пристани Палмерстона в Нортхэмптоне. Пожилой человек в кепке с козырьком работал румпелем и выкрикивал указания своей толстой жене, которая пыталась отпереть ворота шлюза длинным ключом.
Тот подождала, когда баркас зайдет в шлюз и ворота закроются, и опустила в воду обе банки. Они ушли под воду, громко булькнув и заполнившись коричневой мутной водой. Тот вынула из банок почти все водоросли, оставив по одному завитку в каждой, и поставила обе банки на дорожку. Потом она села рядом с Кисалом на скамью у железнодорожного моста, пересекающего канал. Надо подождать, пока баркас не пройдет шлюз и не проплывет под мостом; только потом рыба выйдет из укрытий под ивами.
— Папа собирался взять нас покататься по каналу на каникулы, — сказала она, — а мама хотела поехать в Бенидорм. Это в Испании.
— Я знаю, где это. Ну и как там?
— Мы не поехали.
— Почему?
Тот взяла сачок и заглянула в нейлоновую сетку — проверить, где шов. Надо, чтобы он был снаружи. Если ловишь колюшку и шов внутри, он может пропороть ей брюхо. Так было в прошлую субботу; пришлось ловить еще одну рыбку. И семь-то штук поймать нелегко, а уж восемь колюшек отняли целый день.
— Почему вы не поехали? — снова спросил Кисал, доставая сандвич в фольге и пластиковую бутылку с апельсиновым напитком «Сейнзбериз», перелитым из большой бутыли.
— Потому что папа уехал.
— Куда он уехал?
— В Америку. Чтобы играть на трубе. Но он вернется.
— Когда?
— Не знаю. Может, на той неделе. Или в мае. Я заключила сделку с Богом.
— Какую сделку?
Тот посмотрела на Кисала снизу вверх:
— Можно мне прийти к тебе домой на чай?
Он вытер носок своей теннисной туфли о гравий.
— Мне не разрешают никого к себе приглашать.
— Да ладно! Иначе я не расскажу тебе о сделке.
— Если не расскажешь, я не дам тебе сандвич. — Кисал взял сверток в фольге и отодвинул на противоположный край скамьи.
— Да я и так не хочу твоих вонючих сандвичей с карри, — сказала Тот. — А если ты мне не дашь сандвич, не получишь сачок.
Она помахала пожилым супругам на баркасе, которым удалось благополучно пройти шлюз. Баркас медленно продвигался под узким мостом. Толстуха помахала ей в ответ.
Кисал вытер нос рукавом и что-то невнятно пробормотал.
