– Что он вам сказал? – спросил Пуаро.
– Он… он просил меня проверить, чтобы заказанную еду записали на его счет, а не на счет двух леди. Сказал, что может себе это позволить, а миссис Сиппель и мисс Грэнсбери – нет.
– И это всё, месье?
– Да. – Вид у Бригнелла был такой, что, казалось, попытайся мы выжать из него еще хотя бы слово, он упадет в обморок.
– Благодарю вас, мистер Бригнелл, – сказал я со всей теплотой, на какую был способен. – Вы очень нам помогли. – И тут же почувствовал себя виноватым за то, что не поблагодарил Бобака, а потому поспешно добавил: – А также и вас, мистер Бобак. И всех собравшихся.
– Кэтчпул, – прошептал Пуаро. – Большинство людей в этой комнате не произнесли ни слова.
– Но они внимательно слушали и задумывались над предложенными их вниманию вопросами. Думаю, что они заслужили благодарность.
– Вы верите в их разум, да? Может быть, это и есть те сто человек, к которым вы апеллируете всякий раз, когда мы с вами расходимся во мнениях? Bien, спросим у ста человек… – Пуаро снова повернулся к толпе. – Леди и джентльмены, вы все слышали, что Ричард Негус, Харриет Сиппель и Ида Грэнсбери были друзьями и что еду им принесли в комнату 317 в четверть восьмого вечера. Однако уже в половине восьмого мистер Бригнелл видел мистера Негуса на этом этаже, когда тот шел к лифту. Очевидно, мистер Негус возвращался, n’est-ce pas, – либо в свою комнату, номер 238, либо в номер 317, к своим друзьям? Но откуда же он шел? Ведь заказанные им сэндвичи и пирожки принесли всего пятнадцать минут назад! Неужели он сразу бросил их и устремился куда-то еще? Или сначала съел свою порцию за какие-то три или четыре минуты? И куда же он так торопился? Ради какого важного дела он так поспешно оставил комнату 317? Только ли для того, чтобы убедиться, что трапезу не поставят в счет двум леди? Разве нельзя было подождать двадцать, тридцать минут, а то и час, а уж потом заняться этим делом?
Крепкого сложения женщина с русыми кудрями и резко очерченными бровями вскочила из-за стола в конце комнаты.
– Вы все спрашиваете да спрашиваете, как будто я знаю, как будто мы все знаем ответы на ваши вопросы, а мы ничегошеньки не знаем! – Пока она выкрикивала эти слова, ее взгляд метался по комнате, останавливаясь то на одном присутствующем, то на другом, хотя обращалась она явно к Пуаро. – Я хочу домой, мистер Лаццари, – заскулила она. – Я хочу взглянуть на моих бедных крошек, убедиться, что с ними все в порядке!
Другая женщина, помоложе, сидевшая с ней рядом, положила ладонь ей на руку, пытаясь успокоить ее.
– Сядь, Тесси, – сказала она. – Джентльмен просто хочет помочь. Что с твоими пострелятами сделается, когда их и рядом с «Блоксхэмом» не было?
Услышав это замечание, предназначенное для успокоения толстушки Тесси, она и мистер Лаццари издали дружный вздох.
– Мы больше не будем задерживать вас, мадам, – сказал я. – И я уверен, что мистер Лаццари отпустит вас навестить ваших детей, если вы считаете это необходимым.
Лаццари дал понять, что это весьма возможно, и Тесси снова села на место, временно умиротворенная.
Я повернулся к Пуаро и сказал:
– Ричард Негус выходил из номера 317 не для того, чтобы договориться о счете. Он столкнулся с Томасом Бригнеллом на обратном пути, а значит, он уже успел сделать то, ради чего выходил. Мистер Бригнелл просто попался ему по дороге, вот он и решил заодно сказать ему о счете. – Этой маленькой речью я надеялся показать всем присутствующим, что у нас есть не только вопросы, но и ответы. Не все, конечно, но кое-что лучше, чем ничего.
– Мистер Бригнелл, вам не показалось, что мистер Негус просто воспользовался случайной встречей с вами, как сказал мистер Кэтчпул? Или он искал вас специально? Ведь это вы регистрировали его в среду, когда он прибыл в отель?
– Совершенно верно, сэр. Нет, он меня не искал. – Казалось, отвечая на вопросы сидя, Бригнелл чувствовал себя увереннее. – Он увидел меня и как будто вспомнил: «А, вот тот парень», – вы ведь понимаете, сэр.
– В самом деле. Леди и джентльмены, – Пуаро повысил голос, – совершив вчера вечером в отеле три убийства, убийца, или его сообщник, положил на стойку портье записку: «Да не покоятся они с миром. 121. 238. 317». Видел ли кто-нибудь из вас, кто именно оставил эту записку, которую я показываю вам сейчас? – Пуаро вынул из кармана квадратик плотной белой бумаги и поднял его в воздух. – Ее нашел портье, мистер Джон Гуд, в десять минут девятого. Возможно, кто-нибудь из вас обратил внимание на человека или людей, которые странно вели себя возле стойки? Подумайте! Наверняка кто-нибудь что-нибудь видел!
Толстушка Тесси плотно зажмурила глаза и повалилась на плечо своей подруги. Комната наполнилась вздохами и шепотами, вызванными, однако, лишь видом записки, написанной убийцей собственноручно, – эта материальная деталь придавала совершенному в отеле преступлению реальности.
Никто не знал, что сказать. Выяснилось, что если задать один и тот же вопрос сотне людей, то результат окажется неудовлетворительным.
Глава 6
Загадка Шерри
Полчаса спустя мы с Пуаро сидели за кофе у пылающего камина в помещении, которое Лаццари назвал «нашей тайной гостиной» – она располагалась сразу за обеденным залом, и ни из одного открытого для постояльцев коридора входа в нее не было. Стены покрывали портреты, на которые я старался не смотреть. По мне, так лучше пейзаж, особенно солнечный, хотя и пасмурный тоже сгодится. Глаза – вот что больше всего тревожит меня в портретах; и неважно, кто их нарисовал. Мне еще не встречался портрет, лицо с которого не обдавало бы меня презрением.
После запоминающегося представления в гостиной, когда Пуаро показал себя непревзойденным церемониймейстером, им опять овладело тихое уныние.
– Снова волнуетесь из-за Дженни, да?
Он признал, что так.
– Не хочу услышать, что ее тоже нашли мертвой, с запонкой во рту, а на запонке – монограмма Пи Ай Джей. Это новость, которой я жду со страхом.
– Ну, раз уж в данный момент вы все равно ничего не можете сделать для Дженни, советую вам подумать о чем-нибудь другом, – предложил я.
– Как вы практичны, Кэтчпул. Очень хорошо. Давайте подумаем о чайных чашках.
– О чашках?
– Ну да. Что вы о них скажете?
После небольшого раздумья я ответил:
– Боюсь, что никакого особого мнения по поводу чайных чашек у меня нет.
Пуаро нетерпеливо хмыкнул.
– Три чашки принес в комнату Иды Грэнсбери официант Рафаль Бобак. Три чашки для трех человек, как и следовало ожидать. Но, когда этих троих находят мертвыми, чашек в комнате оказывается только две.
– Третья стоит в комнате Харриет Сиппель, рядом с ее мертвым телом, – напомнил я.
– Exactement[32]. Вот это и любопытно, разве нет? Когда миссис Сиппель унесла чашку к себе: до или после того, как в нее положили яд? Кроме того, зачем вообще расхаживать по коридорам отеля с чашкой в руках, да еще и ехать с ней в лифте? Если чашка полна, есть риск разлить содержимое, если же она наполовину или почти совсем пуста, тогда какой смысл нести ее куда-то? Ведь люди обычно пьют свой чай в той комнате, где им его налили, n’est-ce pas?
