Льюис приблизился к нему с «винчестером» в руках. Вид у него был отсутствующий, как всегда, когда ему докучали.
Билл нагнулся к камере, уткнулся в глазок и снова сморщился.
– Плохо, все плохо. Ни черта не годится! Ну-ка, Льюис, прицельтесь, цельте в меня. Так, теперь гнев на лице. Да нет же, мне нужен гнев, а не эта идиотская гримаса! Вы собираетесь убить подонка, трахнувшего вашу сестру. Вот так, отлично… Ну, стреляйте!
Я не видела лица Льюиса, он стоял ко мне спиной. Льюис выстрелил, и Билл обеими руками схватился за живот, хлынула кровь, он упал. На миг все застыли, потом забегали. Льюис растерянно рассматривал карабин. Я отвернулась к пахнувшей плесенью стене, меня рвало.
Лейтенант полиции был весьма галантен и столь же логичен. Было очевидно, что кто-то заменил холостые патроны боевыми, и это был один из тысячи людей, имевших все основания ненавидеть Маклея. Было так же очевидно, что им не мог быть Льюис, с Биллом едва знакомый. К тому же он казался достаточно разумным, чтобы не совершать убийства на глазах у сотни свидетелей. Его почти жалели. Его молчание, свирепый вид все склонны были объяснить нервным шоком: кому приятно оказаться орудием преступления. В десять вечера допрос закончился. Когда мы с еще несколькими свидетелями выходили из полицейского участка, кто-то предложил вернуться в павильон и промочить горло. Я отказалась, и мы с Льюисом поехали домой. По дороге мы не проронили ни слова. Я чувствовала себя совершенно разбитой и не могла даже сердиться.
– Я все слышал, – просто сказал Льюис, остановившись у лестницы.
Я ничего не ответила, только пожала плечами. Выпив три таблетки снотворного, я провалилась в забытье.
Глава 14
В гостиной с озабоченным лицом сидел полицейский лейтенант. Он был хорош собой: серые глаза, полные губы, слегка впалые щеки.
– Это, конечно, простая формальность, – сказал он. – Но не могли бы вы сообщить еще что-нибудь об этом молодом человеке?
– Я ничего больше не знаю, – ответила я.
– Но ведь он живет у вас уже три месяца?
– Да.
Слегка извиняющимся тоном я спросила:
– Вам, наверное, кажется, что я не слишком любопытна?
Он приподнял брови, и на лице появилось выражение, какое я часто замечала у Пола.
– Видите ли, я считаю, что обычно мы чересчур много знаем об окружающих, это утомляет. Знаем, с кем они живут, чем живут, с кем спят, что о себе думают… А по-моему, чем меньше знаешь, тем лучше, как вы полагаете?
Он явно полагал иначе.
– Это ваша точка зрения, но следствие она не устраивает. Конечно, я не думаю, что он намеренно убил Маклея. Похоже, он был единственный человек, с кем Маклей общался сносно. Но стрелял все-таки он. Поэтому для него, по крайней мере для его карьеры, было бы лучше, чтоб судьи смогли составить о нем благоприятное мнение.
– Спросите у него самого. Я знаю только, что он родился в Вермонте. Разбудить его, или выпьете еще чашечку кофе?
Разговор происходил на другой день после убийства. В восемь утра меня поднял с постели лейтенант Пирсон. Льюис еще спал.
– Если можно, чашечку кофе, – попросил он. – Миссис Сеймур, извините за нескромный вопрос: в каких вы отношениях с Льюисом Майлсом?
– Вовсе не в тех, о каких вы могли бы подумать. Для меня он ребенок.
Он пристально посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.
– Давно мне так сильно не хотелось поверить женщине.
Я польщенно засмеялась. Мне было страшно жалко, что этому славному парню, стражу закона моей страны, суждено завязнуть в этой ужасной истории. Мимоходом я подумала, что, будь он пузатым, краснорожим и грубым, мои гражданские чувства не заявляли бы о себе столь громко. Хотя, правду сказать, из-за снотворного все мои чувства не слишком о себе заявляли, я засыпала на ходу.
– Он будет очень знаменит, – заметил Пирсон. – Замечательный актер.
Я застыла с кофейником в руках.
– Откуда вы знаете?
– Мы вчера просмотрели отснятую пленку. Уникальный случай для сыщика – своими глазами увидеть, как было совершено преступление. Это очень облегчает дело, отпадает нужда в реконструкции.
Он был в гостиной, я на кухне и слышала его через приоткрытую дверь. Я глуповато рассмеялась и обожгла пальцы кипятком. Он продолжал:
– Я видел лицо Льюиса крупным планом. Такое зверское выражение, просто мороз по коже!
– Я тоже думаю, что он станет великим актером. Все так говорят.
С этими словами я схватила с холодильника бутылку скотча и сделала большой глоток прямо из горлышка, стараясь при этом не звякнуть. На глазах у меня выступили слезы, зато руки перестали дрожать. Я вернулась в гостиную и вполне по-светски подала кофе.
– Как вы полагаете, могли быть у Майлса мотивы убить Маклея?
– Никаких, – твердо ответила я.
Вот я и стала сообщницей. И не только в своих глазах, но и с точки зрения закона. По мне плачет тюрьма. Что ж, тем лучше: в тюрьме будет спокойнее. И тут до меня дошло, что, если Льюис признается, я предстану перед судом не сообщницей, а подстрекательницей. А это пахнет уже не сроком, но электрическим стулом. На секунду я зажмурилась: за что, за что мне все это?
– К сожалению, мы тоже не видим мотивов, – вздохнул Пирсон. – Извините, я имел в виду – к сожалению для нас. Этот Маклей был хам и самодур. Кто угодно мог войти в реквизиторскую и заменить патроны, там нет даже сторожа. Боюсь, дело затянется. И все это время оно будет висеть на мне.
Он начал жаловаться на судьбу, но это меня не удивило. Такой у меня дар: все мужчины рано или поздно начинают выкладывать мне свои проблемы – сыщики, почтальоны, писатели. Даже фининспектор делится семейными неурядицами.
– Который час? – произнес сонный голос, и на лестнице появился Льюис, в халате, протирающий глаза. Похоже, он неплохо выспался. Я пришла в ярость: убивает людей – это его дело, но какого черта я должна спозаранку принимать полицейских, пока он изволит почивать?!
Я представила их друг другу. Льюис и бровью не повел. Он пожал руку Пирсону, смущенно попросил разрешения налить себе кофе. Я ждала, что он вот-вот томно спросит, не сержусь ли я на него за вчерашнее. Дальше некуда! Я сама налила ему кофе, он уселся напротив Пирсона, начался допрос. И тут я узнала, что мой нежный убийца родился в очень приличной семье, отлично учился, на всех работах им были весьма довольны, и только любовь к путешествиям и приключениям помешала ему сделать блестящую карьеру.
Я слушала его раскрыв рот. Выходит, он был примерным гражданином, пока не повстречался с Дороти Сеймур, роковой женщиной номер один. Из-за нее он совершил уже четыре убийства. Как же так, почему в роли злодейки оказалась именно я, в жизни мухи не пристукнувшая без сожаления, я, к которой вечно льнули потерявшиеся кошки, собаки и люди?
