Это я вас все подводил к тому, что сейчас начну рассказывать, как строю свои лодки, ведь, закончив утренний променад вдоль Длинной верфи, я свернул с Главной улицы в проулочек, ведущий к ручью. Там у одного моего приятеля и клиента есть гараж на две машины, который он предоставил мне в распоряжение, и каждое утро я провожу час в этом гараже, трудясь над лодкой, - вот уже несколько лет никак не закончу.
Ах, лодки мои, лодки, ну что мне вам о них сказать? За свою жизнь я построил две. Первую начал, когда мне было лет двенадцать. В ту пору я набрасывался на любой подвернувшийся под руку парусный журнальчик, заказывал почтой в специальном магазине чертежи и пояснения, даже во сне, вскрикивая от восторга, видел одни только рангоуты, бимсы да кили, и кончилось тем, что голова у меня распухла от этих мечтаний. Самому построить лодку - грезил я об этом, как подвижник о священном деянии. Построить ее, оснастить и как-нибудь рано поутру тихо убрать кильблоки, выплыть по сверкающей под солнцем реке на широкий простор Чесапика и дальше, в бескрайние океаны. Детство я всегда вспоминаю как чудесное время, а если все равно меня преследовала жажда бегства, дело тут в том, что - очень уж заманчивой была сама мысль сбежать на поиски приключений, хотя окружающее вовсе не было мне в тягость. Короче говоря, бежать я хотел ради, а не от, - думаю, именно так.
Да вот беда, отродясь не умел я довольствоваться тем, чего в общем-то мог бы достичь, если б очень постарался. У отца, пришедшего в восторг, когда я ему сказал, что хочу построить лодку, идей было сколько угодно, - лучше бы всего скиф, или нет, плоскодонку, а может, ял или, допустим, клинкер, хотя лучше бы покрупнее, вроде катера, а с другой стороны, давай просто лодку из досок встык, форму довести, обшивку сделать - это он мне поможет. А я только смеялся - еще чего! В Сингапур я на клинкере, что ли, поплыву? Веслами со штормящим океаном управлюсь, когда волны от северного ветра совсем черные? Для меня тут и вопроса не было - либо шлюп в пятьдесят футов длиной, ну как вспомогательные суда, либо такая же шхуна. Помнится, я себе доказывал, что шлюп как раз и подойдет, на нем паруса так стоят, что в одиночку управлять легче, не понадобится на помощь звать девчонок каких-нибудь, которые в моем воображении уже устроились на палубе, но, с другой стороны, попаду вот в тайфун, мачта долой, и тогда крышка, мой милый, парус-то сразу в клочья, так что, выходит, со шлюпом пан или пропал. С раздельными парусами, как на шхуне двухмачтовой, баркентине, бригантине - в порядке этой очередности они завладели моей фантазией, - у меня еще останется кое-какая надежда добраться до ближайшего порта, если уцелеет вторая мачта, а сам я сохраню хладнокровие. Понятно, свои выкладки в таком роде я при себе придерживал. Не отговорил папу доставить с лесопилки тимберс на набор - он думал, что я скиф строю, - и, очень мне это запомнилось, все сожалея, что папа вместе с миссис Аарон, тогдашней нашей домовладелицей, никак не помрут, чтобы уж никто ко мне со всякими дурацкими расспросами да советами не приставал, когда я возьмусь за свою шхуну.
А начал действительно со скифа, решив, что поставлю его на шхуне как спасательную лодку. Увы! Грезить наяву, изобретения замечательные придумывать - это меня хлебом не корми, а как до рубанка дойдет, ни в какую. Замеры у меня оказывались сплошь приблизительные, стыки не получались, а уж о симметрии и говорить нечего, - куда там, я кусок планки как следует отпилить не мог, гвоздь вогнать, не скривив. Все лето я со скифом этим провозился, исправляя ошибки и попутно нагромождая новые, заменял неправильно и не по размеру выпиленные планки обшивки, которые успел закрепить на неправильно размеченном корпусе, колотой дранкой заделывал дыры на швах, а роковые свои просчеты просто игнорировал, словно и не было их, - верилось, что трудом да упорством я как-то там выправлю фундаментальный изъян, который таился в самом решении (верней, искушении) собственноручно построить судно. Всем и каждому я давал понять, что ни в помощи, ни в наставлениях не нуждаюсь, ну а папа решил, что затраты на тимберс надо отнести к издержкам, которых требует мое образование, и оставил меня в покое.
К осени мой пыл угас. Да и чего, собственно, биться над какой-то лодочкой, мне ведь шхуна нужна. А ясно же, шхуны не построишь, когда вокруг толпа наблюдателей, которые поднимают тебя на смех. Вот если бы я мог работать в уединении, действительно в уединении, тогда бы уж точно довел эту шхуну до полной кондиции - то-то бы все изумились! Только пусть судят о моем искусстве, когда шхуна не на стапеле стоит, а уже на воду спущена, - знаете, если в чащобе оказаться, деревья порознь разглядывать вряд ли будешь, мол, стволы кривые да ветки узловатые, нет, поразишься, до чего могучий лес вымахал. Всю зиму полусколоченный корпус мок под дождями на заднем дворе, я к нему и не прикасался, к скелету этому разлагающемуся, от которого ребра отваливаются, а весной меня уже только одно интересовало - лошади. Лодка так у нас и простояла на дворе лет шесть, наверно, - молчаливым укором моей переменчивой натуре. А когда я уже в армии служил, налетел как-то ураган, сорвал ее с рамы, и планки совсем повыскакивали. Кажется, папа потом топил ими печку.
Вспомнил эту печальную историю, потому что она многое говорит о том, каким я был в детстве. Мечты меня посещали непременно грандиозные, такими же оказывались мои представления, как все надо в жизни устроить, и я прилежно трудился, воплощая эти представления, причем всегда втайне ото всех. Но не. дано мне было толково выполнять мелкие операции, без которых не получается величественного целого, - совершенно не умел, что поделаешь, - а потому конечный результат моих стараний, может быть, и производил впечатление на непосвященных, однако у знающих людей вызывал одни улыбки: уж больно посредственно. И то сказать, много ли в моей жизни свершений, которые несправедливо было бы оценить вот именно так? Да, старухи приходили в восторг, слушая, как я бренчу на пианино, но ведь гаммы я так и не осилил; да, я выигрывал школьные турниры по теннису, только в школе-то нашей никто теннисом не увлекался, и удар у меня был поставлен совсем скверно; да, в классе я был первым учеником, а мыслить так, по сути, и не выучился. Продолжать ли? - какой печальный перечень!
Известное дело, от этих недостатков, которые, конечно, происходят из непомерного стремления блистать в глазах окружающих, избавляться очень сложно, и у меня они бы так и остались на всю жизнь, но помогла армия.
Вообще-то, разумеется, не армия как таковая - о нет, что вы. Армия, как ни взгляни, - та еще радость. В 1917 году[8], поддавшись какому-то порыву, я пошел добровольцем, но еще армейский автобус не выехал из Кембриджа, как мне стало понятно, что предстоит пережить много крайне неприятных минут. Я их и пережил, все, что полагалось пережить солдату в кошмарной этой армии, - ну разве вот под газовую атаку не попал да в живых остался. Какой там из меня патриот! Мне было ровным счетом безразлично, за что мы воюем, если воевали мы не просто так, а за что-то (из равнодушия до сих пор не выяснил).
Не хочу на этом задерживаться, я описываю ведь не фронтовой свой опыт, хотя его тоже мог бы описать и вышла бы немаленькая книжка, да какая - вы сроду ничего подобного не читали. За вычетом одного эпизода - сейчас расскажу, нечего откладывать, - солдатские годы почти никакого влияния на мою последующую жизнь не оказали. А тот эпизод - тогда шло сражение в Аргоннском лесу - я считаю важным по крайней мере в двух отношениях: благодаря ему было отчасти покончено с вышеописанным моим свойством, а кроме того, он стал одним из двух незабываемых случаев, когда я так сильно чувствовал свое животное начало.
