Тишину разрушил Симон:
— Да ладно вам! Давайте не будем все вместе впадать в депрессию. То, что случилось — ужасно, но не надо упрекать себя. Каждый несет ответственность за свою жизнь, за свои поступки. И потом, мы же не знаем точно, выбросилась ли Ханнеке сама. Может, это был несчастный случай. Трагическое стечение обстоятельств.
Анжела криво усмехнулась.
— Мы все знаем, что в последнее время она вела себя очень странно.
— Ханнеке — женщина эмоциональная, — тихо сказала Бабетт. — И это в ней прекрасно. Она с головой бросается в праздники и с головой — в горе. Пожалуйста, давайте не будем осуждать ее, упрекать без всяких оснований. В деревне и так достаточно сплетен, давайте не будем разводить их сами…
— За это я выпью, — сказал Симон и поднял стакан.
Мы ели еду из китайского ресторана и пили холодное пиво. Патриция и Анжела ушли домой пораньше, чтобы отпустить нянь. Бабетт хотелось только спать. После их ухода подавленное настроение постепенно сменилось на легкую смешливость, ту самую, которая в мгновение может превратиться в плач. Симон говорил больше всех и рассказывал бесконечные истории об аферах пройдох-бизнесменов. Михел и я слушали его раскрыв рты. Было так чудесно снова смеяться и говорить о чем-то другом, а не о смерти и горе, хотя в этом чувствовалось что-то запретное для времени, когда положено скорбить, а Бабетт наверху, должно быть, чувствовала себя одинокой и разбитой.
Мы всё пили и разговаривали, пока, напившись вдрызг, не добрались до сигар Симона, в состоянии нести только сентиментальный бред.
— Где бы мы были друг без друга? — заплетающимся языком говорил Симон, обняв меня и Михела. — Ведь в этом все дело? В чем всё дело? В любви, в дружбе…
Он с силой притянул нас к себе и смачно поцеловал в макушки.
— Деньги, ребята, да деньги пусть у меня отберут. Честное слово, меня это уже не трогает. Это просто игра, которая мне нравится, риск, быстрые сделки, смелость, это просто классно. И собирать вокруг себя талантливых людей. Позитивных людей, которые вдохновляют. Как вы.
Он весело похлопал Михела по щеке, другой рукой погладил меня вдоль позвоночника, спустился ко мне в джинсы и игриво потянул за резинку стрингов. Мое сердце застучало так сильно, что я испугалась, что другие могут его услышать. Потом он поднялся и, шатаясь, пробормотал, что ему надо домой. Михел тоже встал и, заплетаясь, сказал, что Симону нельзя садиться за руль. После этого он проковылял в туалет, где с шумом избавился от содержимого желудка.
Нетвердыми руками я запихнула в куртку Симона, икающего от смеха над моим супругом, которого выворачивало наизнанку, и тихонько подтолкнула его к выходу до того, как Михел вышел из туалета. У двери он схватил меня за руку и вытащил за собой в обжигающий холод.
— Ты только посмотри, — сказал он и показал наверх, на полную луну, мимо которой пролетали темные облака.
— Волшебно, — пролепетала я, трясясь от холода. Он обнял меня.
— Симон, то, что ты делал только что, так нельзя.
— А что же я делал? — усмехнулся он.
— Сунул руку мне в брюки. А Михел сидел рядом.
— И в чем же проблема? В том, что я тебя трогал, или в том, что рядом был Михел?
— И в том, и в другом.
— Было так красиво. Черные трусики выглядывали из брюк… Я не мог удержаться. У тебя тело, которое надо трогать.
— Ты же не сядешь сейчас за руль?
— Да мне пять минут до дома. Все время прямо. Не волнуйся.
Он так прожег меня взглядом, что я отвела глаза.
— Возьми велосипед Михела, пожалуйста. У нас достаточно неприятностей.
— Allright. Давай свой велосипед. В такую прекрасную ночь можно и прокатиться.
Я побежала в дом за ключом от сарая и увидела, как Михел тащился наверх по лестнице.
— Мне нужно в кровать, Ка, мне надо прилечь… Завтра я все уберу, — простонал он.
— Хорошо, милый. Я только дам Симону твой велосипед. Ему же нельзя за руль в таком состоянии.
Он только застонал в ответ.
Накинув на плечи черную куртку от лыжного костюма, я семенила по гравиевой дорожке к сараю, изо всех сил стараясь делать равнодушный вид. Я знала, что Симон идет за мной. Я хотела, чтобы он пошел за мной. Уже когда я увидела, в каком виде Михел висел на перилах, я поняла, что все случится сегодня.
Я вдохнула морозный воздух, чтобы не грохнуться в обморок от напряжения и хоть как-то прийти в себя. Я попыталась почувствовать себя виноватой за то, что должно было произойти, но у меня не получилось. Дрожа, я попыталась попасть ключом в замочную скважину, и когда мне это не удалось, Симон взял все в свои руки. Мы хихикали над нашей возней и неловкостью, я еще бормотала что-то о том, как же напился Михел, а Симон начал гладить мои волосы, поднял указательным пальцем мой подбородок и поцеловал меня. Его полные, жадные губы осторожно прижались к моим, и когда его язык добрался до моего, он застонал. У меня подкосились коленки, мышцы стали как будто ватными, а сомнения исчезли. Я хотела этого мужчину. Это был тот самый неизбежный момент, приближение которого я чувствовала уже два года.
Целуясь, мы ввалились в сарай, наши губы не отпускали друг друга ни на секунду, а все мое тело просто кипело от желания. Куртка упала на пол, но я не чувствовала холода, я была готова сбросить всю одежду, лишь бы почувствовать прикосновения его пальцев на коже. Тяжело дыша, Симон выпутался из куртки, притянул меня к себе и сунул холодные ладони сзади мне в брюки. Его пьяная неловкость вмиг испарилась. Через брюки я почувствовала, как он возбудился, и ни минуты не сомневаясь, расстегнула его ремень, молнию и обхватила пальцами горячий пульсирующий член. Я выбралась из сапог. Симон стянул с меня джинсы вместе со стрингами, опустился на колени и уткнулся носом мне между ног. Он схватил меня за бедра и жадно притянул к себе. От его теплого дыхания все у меня внутри задрожало, и по телу пробежала судорога, когда его язык проник внутрь. Он снова поднялся выше, лизнул мой живот, сжал мои груди, все еще стянутые бюстгальтером. Нетерпеливо расстегивая крючки, он снова впился в мои губы.
— Попробуй, какая ты вкусная, — простонал он.
Я облизала его губы и почувствовала собственный солоноватый привкус. С полки упала и разбилась бутылка, он приподнял меня, и я обхватила его ногами, он прижал меня к верстаку Михела, я задохнулась в тот момент, когда он резко в меня вошел. Мы трахались, как дикие звери, в полной темноте, хрипели, урчали, дрожали и рычали. Если бы в тот момент вошел Михел, мы бы, наверное, не остановились, так одержимы мы были друг другом.
— Сейчас бы еще глоток водки и сигару.
Он провел по моей щеке припухшими губами и улыбнулся.
— Ты потрясающая женщина, Карен. У тебя такое нежное тело, оно создано для секса. Я понял это, как только тебя увидел.
