— Сбавить скорость до двух узлов.
Как раз достаточно, чтобы держать лодку в состоянии готовности.
— Слушаюсь! Есть два узла, — отрапортовал снизу палубный офицер. — Командир, у нас на радарах появился летательный аппарат. «Ангел» с норд-веста. Идет на сближение.
— Расстояние?
— Двести километров.
Крупными хлопьями повалил снег, и Немеров прикрыл глаза ладонью.
— Мне нужны на палубе двое. Лейтенант, примите управление кораблем.
На зов явились два моряка. На обоих были оранжевые спасательные жилеты, в руках они держали такие же для командира и вахтенного.
Над лодкой, сверкнув форсажными камерами, беззвучно пронесся истребитель-бомбардировщик. Затем раздался чудовищный гул.
Самолет описал ленивую дугу. Пилот пошел навстречу субмарине. В семидесяти пяти метрах над носом лодки самолет начал вертикальное снижение.
— Стоп машина, — скомандовал Немеров.
С выключенными двигателями лодка отдалась на милость волн и ветров. Немеров вслед за двумя помощниками проворно сбежал по трапу на качающуюся палубу. На высоте десяти метров в «Як-38» открылась фюзеляжная дверь, и из нее показались ноги. Накрепко пристегнутый спасательными ремнями, со свисающим на шнуре морским вещмешком, раскачиваясь на ветру, словно маятник, на палубу начал спускаться адмирал.
Немеров со своими людьми умело, без опоры на поручни, поспешил на помощь Руденко. Под силой обратной тяги ревущих двигателей рыхлые одежды вплотную облепляли тела. Матрос поймал вещмешок, освободил его от шнура и двинулся назад к мостику, согнувшись под напором газов, вырывающихся из самолетных двигателей.
Адмирал продолжал мотаться от левого борта лодки к правому. Наконец Немерову и мичману удалось схватить Руденко за лодыжки, усадить на палубу и отцепить крепежные ремни. Лодку подкинуло на большой волне. Немеров с мичманом инстинктивно прижали адмирала к палубе. «Як» осторожно поднялся и перешел в горизонтальный полет.
Немеров приподнял у Руденко шумоизолирующие наушники.
— Добро пожаловать на борт, товарищ адмирал! — прокричал он. — Рад, что вы заскочили к нам в гости.
Мичман повел гостя к мостику, по короткому трапу вверх и через люк вниз.
Пройдя мимо рубки, Немеров заглянул в шестую шахту: подвешенная на петлях, словно у старого турецкого кофейника, крышка люка была откинута, из шахты валил едкий дым. Над отверстием был перекинут блок: к палубе крепились цистерны с газом, а от них в глубь шахты тянулись шланги. Немеров прищурился: даже сквозь клубы дыма сварочная дуга ослепляла, от электродов стекал горящий флюс. Грубая работа, зато крепеж наверняка выдержит нагрузку.
Заметив Немерова, старший механик поднялся по веревочной лестнице.
— Долго еще? — прокричал Немеров.
— Пара минут, не больше! — проорал офицер в ответ.
— Заканчивайте, — велел Немеров.
Дуга погасла. Сварщик свистом дал механику понять, что дело сделано. Немеров с механиком вытянули на палубу шланги для подачи газа и кислорода.
— Поторопитесь! — крикнул Немеров рабочим в шахте и повернулся к ответственному офицеру. — Бросайте сварочное оборудование за борт! Скатывайте цилиндры и все остальное! Быстрее! Мы должны немедленно погружаться.
Немеров бегом вернулся на мостик, залез в кабину и включил микрофон. На передних палубах матросы задраивали гидравлический ракетный люк и избавлялась от сварочных инструментов.
По команде Немерова вахтенный на мостике сдал пост. Командир спустился по трапу, потянул на себя крышку люка и убедился, что тот надежно задраен. Лампочка герметичности моргнула зеленым. Немеров скатился по стальным поручням и встал позади рулевого.
«Русь» скрылась в кишащих льдами волнах. Скрежет прекратился, все звуки замерли. Норвежское море, одиннадцать часов утра.
В кают-компании торпедист Гришов подавал чай. В стаканах темнели кусочки консервированной клубники. Обхватив стакан ладонями, адмирал Руденко наслаждался теплом. Суставы пальцев ныли от артрита. Руденко тихонько притоптывал ногами, чтобы размять мышцы. «Развалина, — думал он о себе, — развалина!»
Пока Немеров знакомился с директивой министерства, Руденко между глотками чая с интересом осматривал опрятную и удобную комнату: мягкие стулья, стены, обшитые звукоизолирующим материалом цвета спелых абрикосов; на левой стене — график занятий на тренажерах в спортивном отсеке. Как все отличается от субмарин, в которых он и его товарищи рисковали своими жизнями во время войны! Там офицерская кают-компания была не больше телефонной будки, а гидравликой управляли вручную с помощью медных колес — не корабль, а помойное ведро по сравнению со стерильной мощью и огромными размерами современной лодки. Подводники жили, как крысы, по щиколотку в воде, дышали затхлым воздухом, то покрываясь испариной, то замерзая, и каждую минуту боялись затонуть.
Моряки «Руси» несли службу в комфорте: ели горячее, смотрели кино, нежились в теплых койках… Никто не охотился за ними и не являлся им в кошмарных снах. Лодку выследили? Взяли под прицел? Да это как компьютерная игра!.. Единственной серьезной проблемой была выплата жалованья.
Руденко подул на чай и отметил легкую перемену в Немерове. Беспечность на лице исчезла, поза стала напряженной. Командир подлодки то и дело сверялся с морской картой, приложенной к документам.
Василий Сергеевич Немеров был простым срочником на крейсере, когда адмирал выделил его из матросской массы и предложил ему поступить в Высшее мореходное училище в Ленинграде. Как и надеялся Руденко, из Немерова получился великолепный офицер: он окончил училище с отличием. До сих пор адмирал хранил в памяти тот жаркий день: две роты курсантов, национальный штандарт, курсант B.C. Немеров в высоких, до колен, ботинках, в парадной синей форме с красной окантовкой и нашивками на лацканах; на левой руке, затянутой в белую перчатку, фуражка, в правой руке — традиционная красная гвоздика. Выпускники поочередно кладут цветы к памятнику Неизвестному матросу, чтя память своих предшественников — советских моряков. Однако Василий Сергеевич, медалист, первый в классе и потому последний в шеренге, нарушает порядок. Он выходит из строя и медленно марширует по пустой площади к трибуне, заполненной гостями и преподавателями. Он отдает свою гвоздику вице-адмиралу Руденко, надевает фуражку и отдает честь человеку, который стал для него больше отцом, нежели учителем.
Дерзость была главной силой и одновременно главной слабостью юноши, ибо государственная система не терпела отклонений от правил. Лишь через несколько лет Немеров был принят в Военно-морскую академию и продолжил обучение. Он продвигался по службе с трудом — и с трудом получил членство в партии. Это выводило его из себя, зато закаляло характер.
Руденко отхлебнул чаю. Вошел матрос и молча передал командиру записку. Немеров кивнул и вновь углубился в изучение карты и директив.
