Слово — что воробей: вылетит — не поймаешь.
Генерал-майор Валентин Евстигнеев, заместитель начальника Управления радиологических, биологических и химических технологий Министерства обороны РФ.
ГЛАВА 1
Температура воздуха упала до минус сорока и продолжала снижаться. Солнце уже закатилось за горизонт на всю зиму, теперь о нем напоминала лишь узкая полоска между ледяными просторами, где был разбит лагерь, и монотонной пустотой неба. Столь поздно — в октябре — никогда не случалось, чтобы из-за кромки земли сюда проникали солнечные лучи. Бледно-серебристая полоска по-над линией горизонта, затмевая звездный свет, превращала фиолетово-черное небо в бездонную пропасть. Но и этот слабый солнечный проблеск вскоре должен был истаять. Через сутки небу предстояло расцвести созвездиями.
В своем мешковатом полярном костюме водитель снегохода, шагавший впереди, был похож на пингвина. Округлый шлем и капюшон довершали сходство. Верно вспомнил, как сын на прошлый День святого Франциска в Монреале нарядился пингвином. В иное время воспоминание вызвало бы у него улыбку, но сейчас — нет.
Высоко над его головой раскачивался огромный сияющий занавес; тончайшая паутина розовых и бледно-зеленых волокон трепетала вокруг магнитных силовых линий — там, где поле было особенно мощным. Верно никак не удавалось сфокусировать взгляд на цветных сполохах, понять, в дюймах или в милях от него разливается сияние. Оно возникало и прежде — словно предзнаменование, столь редко приходящее на далекий Север. Впрочем, в последнее время происходило много всего необычного.
Эмиль Верно впервые потерял связь с полевыми исследователями. Больше всего он боялся, что кто-то из них провалился в ледяную трещину или упал в полынью. Однако гибель одного не объясняла молчания остальных. Полная тишина в радиоэфире могла возникнуть, если только… если только фургон исследователей вынесло на подтаявший лед или на разводье и все четверо свалились в студеную воду. «Тогда их не спасут даже полярные костюмы», — подумал Верно и пробормотал парочку красочных квебекских ругательств.
Водитель остановился и молча указал рукой на полынью. Они подошли к ней. Пахнущая морской солью вода была неподвижна.
К полынье тянулось несколько коаксиальных кабелей и красных фалов, облепленных солью и льдом. В воде, словно акула, нарезал круг за кругом, подчиняясь заложенной в него программе, щуп.
Водитель обвел лучом фонаря края полыньи, ища признаки падения человека или машины. Они с Верно осмотрели множество следов, что вели к бордовой надувной палатке, стоящей в тридцати ярдах, но не заметили ни людей, оставивших эти следы, ни каких-либо средств их передвижения. «Никого нет дома» — в точности как доложил первый спасательный отряд, прежде чем отправиться на поиски пропавших членов экспедиции.
Алекс Косут, Юнзо Огата, Анни Баскомб, Минсков и Лидия Тараканова как в воду кинули. Сегодня утром Тараканова должна была покинуть станцию. Остальные пришли в лагерь, чтобы провести ежеквартальные тесты и взять данные с дистанционно управляемого щупа. Однако в полдень исследователи не вышли на связь с базой: не ответили на запрос ни по встроенным в костюмы передатчикам, ни по автомобильному радио. Теперь их разыскивала половина сотрудников станции «Трюдо».
Внутри палатки жужжал трансформатор, энергия к нему поступала от цепочки мерно поскрипывающих ветряков, установленных снаружи на полых двенадцатифутовых основаниях. Здесь было два переносных компьютеризированных прибора — брезентовый пол продавился под весом их телескопических опор. Один прибор стоял на уровне письменного стола, стулом к нему служил перевернутый ящик, другой располагался на уровне прикроватного столика, и на нем можно было работать, сидя на надувном матрасе. Рядом с меньшим прибором валялся пакетик из фольги с остатками сублимированных ягод.
Никаких признаков нападения или техногенной катастрофы. Все на месте. Верно вздохнул с облегчением, не обнаружив кровавых последствий разгула рассвирепевшего медведя.
В уголке Огаты, как обычно, царил идеальный порядок. Во владении Анни Баскомб властвовал, разумеется, хаос: ширма скорее скрывала бардак, нежели дарила уединение. На матрасе Алекса Косута лежала шахматная доска; судя по фигурам, полпартии было сыграно. Угол Минскова выглядел необжитым, что и неудивительно: этот человек всегда казался странником. Из матраса Таракановой воздух был выпущен, на матрасе лежал скатанный спальный мешок, на мешке — сложенный костюм полярника; на костюме — шлем.
Рядом с матрасом Таракановой находился чей-то спальный мешок. На нем Верно обнаружил КПК Юнзо Огаты. Он быстро прокрутил записи: маршруты полевых исследований, графики работы в суровых полярных условиях, скучная фиксация кропотливых операций многоопытного сверхобразованного ума, отмечающего подробности, накапливающего факты… Сплошная рутина.
Верно дошел до последней записи и тут обратил внимание на слова, нацарапанные пером прямо на экране блокнота, ignis fatuus.[1]Этот термин был ему незнаком. И почерк тоже. Может быть, рука Косута?
Верно снова выругался. Так что же случилось на станции.
Куда подевались четверо ученых?
Или их исчезновение — розыгрыш? Спектакль официального наступления зимы? Да, хотелось бы верить, что это лишь дурацкая шутка.
Водитель хлопнул Верно по руке раскрытой записной книжкой. Это был ежедневник Анни. Верно взял дневник и прочел первое, на что упал взгляд:
20 октября.
Вчера вечером устроили прощальную вечеринку со сливовым пирогом и чаем с ликером. Лидия Тараканова сегодня нас покинет, если подводная лодка сможет подойти к полынье. Полынья неуклонно и необыкновенно быстро затягивается. В этом году, похоже, найти нас будет так же легко, как иголку в стоге сена.
Но их нашли. Доктор Тараканова уехала. Анни Баскомб отметила это событие с присущим ей сарказмом: «Слава Господу за его милости! Ура!»
Верно с улыбкой закрыл записную книжку. При других обстоятельствах он присоединился бы к ликованию Анни. «Скатертью дорога!» — сказал бы он. Ох и вредная была женщина! Требовательная, визгливая, неуживчивая… Работать бок о бок с ней целый год было сущим адом.
В наушнике прозвучал встревоженный голос водителя:
— Выйдите на улицу.
Верно без промедления покинул палатку.
Слышался пульсирующий звук: один из спасателей вызывал остальных при помощи сигнала тревоги. Кто-то сообщил об обнаружении фургона. Станция «Трюдо» в четырнадцати милях к северо-востоку подтвердила получение сообщения и попросила держать ее в курсе событий. Водитель сверялся с прибором глобального позиционирования и картой местности. Источник сигнала находился в четырехстах ярдах впереди, в направлении близлежащей каменистой возвышенности, известной как гора Маккензи.
