Приборы боевой рубки горели в темноте, как щиток автомобиля ночью. Они подсвечивались изнутри, чтобы не мешать смотрящему в перископ ночного видения. Приглушенная иллюминация создавала в помещении странное чувство безмятежности. Еще одним источником света служил короткий туннель, что вел через рубку вертикально вверх, к открытому ходовому мостику. Из туннеля тянуло холодом: мостик был как лед.
Капитан первого ранга Василий Сергеевич Немеров посмотрел на часы — армейские, американской сборки, с черным циферблатом и светящимися цифрами и стрелками. Эту ценную вещь он выиграл в карты у полковника морской пехоты.
— Лейтенант, — обратился командир к штурману, — я иду наверх. Будьте добры, присмотрите за ребятами, пока меня не будет. Кок не вышел, и торпедист Гришов снова потчует нас стряпней по рецептам своей матушки.
Члены экипажа прыснули от смеха, не отрываясь от приборов и рычагов управления. Немеров поднялся по лестнице к открытому люку вверху рубки, пролез в него и оказался в кабине, служащей открытым мостиком.
«Русь» попала в качку. Несмотря на внушительный 152-метровый киль и огромное брюхо лодки, мостик был чуть больше вороньего гнезда — безумно тесный для трех человек в зимней одежде. Чтобы освободить себе место, командир отправил одного из вахтенных вниз, на прощание хлопнув его по плечу.
Немеров надвинул фуражку поглубже и оглядел небо — мрачное, отливающее фиолетовым. Призрачно-белое сияние каймой огибало горизонт. Командир любил именно такое море: взволнованное, с бурунами, пенящимися под сильным ветром, под угрожающе отяжелевшими от снега тучами. Несмотря на отмену вечеринки на борту в честь трехлетия его командования, Немеров радовался выходу в море: все подальше от штаб-квартиры флота в Мурманске и от доков в Кеми.
Еще несколько миль на поверхности — и им придется преодолевать не только дрейфующие глыбы льда. Где, черт побери, адмирал? «Русь» почти на месте. Ее трудно будет не заметить со стороны: из шестой ракетной пусковой шахты валит дым.
Люк аппарата оставили открытым, чтобы выветривать идущие снизу ядовитые испарения, которые выделялись при сварке. Балластные цистерны были частично заполнены водой, чтобы уменьшить качку «Руси» при проведении работ в трюме и компенсировать вес снятых ракет. На борту остались лишь ракеты воздушной обороны, готовые подняться с палубы и занять боевую позицию, да шесть торпед, две из которых начинены воздухом.
Две аварийно-спасательные камеры, формой напоминающие сигары, крепились к кормовой палубе так, чтобы до люков можно было добраться из трюма. Камеры могли работать на глубине до пятисот метров и управлялись с помощью высокоскоростного водометно-движительного комплекса, обеспечивающего боковое движение, — чтобы пристыковаться к аварийно-спасательным люкам потерпевшей бедствие субмарины, извлечь оставшихся в живых и доставить их на «Русь» к медикам.
Немеров посмотрел на свой великолепный хронометр и подумал о том времени — ровно один час и двадцать минут, — которое потребовалось на установку дополнительной спасательной камеры, разбор четырех пустых ракетных шахт для размещения компрессионной камеры и шлюза и, наконец, на черновые сварочные швы. Маленькое чудо.
Командир взглянул на небо. В этих метеоусловиях спутники без труда обнаружат «Русь». Инфракрасные сенсоры могли бы засечь и три излучающие тепло точки на полярном медведе — что уж говорить об огне сварочных горелок и плотном, насыщенным озоном дыме, валящем из открытого ракетного люка на задней палубе.
Акустические приборы на морском дне сейчас, несомненно, передавали куда-то данные о работающем двигателе субмарины и кавитации воды, вспенивающейся вокруг ее корпуса. За облаками, на высоте сотен миль, другие устройства фиксировали слабое колебание электромагнитного поля планеты, вызываемое значительной массой корабля. Проклятые американцы даже нашли способ обнаруживать подводную лодку по стелющимся за ней погибшим микроорганизмам. Они знали, что «Русь» здесь.
В английской компрессионной барокамере, размещенной в передней части корабля, проходили подготовку глубоководные ныряльщики. Им предстояло жить в камере на протяжении всей операции, под давлением, равным давлению воды за бортом. Удивительно, но водолазы могли погружаться на глубину большую, чем спасательное оборудование. Однако каждые тридцать метров означали два лишних часа в этой комнатушке площадью двенадцать на восемь футов: требовалось шестьдесят два часа, чтобы довести давление на организм до соответствующего 920 метрам под водой — максимума, на который были рассчитаны эластичные костюмы.
Оказавшись на месте, водолазы перейдут из барокамеры в шлюз и наденут спецодежду; потом задраят переходник, наполнят его водой и отправятся в заполненную водой прилегающую пусковую шахту, к которой приварили шлюз. По ней проплывут шесть метров вверх и выберутся через ракетный люк, таща за собой шланги жизнеобеспечения, которые будут снабжать их обогащенной гелием дыхательной смесью и постоянным потоком нагретой в реакторе воды для поддержания в костюмах температуры тела.
Спасательные камеры погрузятся позднее — каждая под управлением одного пилота. Водолазы помогут подвести их к аварийно-спасательным люкам «Владивостока». А пока не обнаружится поврежденная подлодка, им придется сидеть в заточении, питаясь сухим пайком и наблюдая за тем, как шлюз приваривают к желтой стенке пустой ракетной шахты, высоко вознесшейся над их сумбурно сооруженным укрытием.
Громадная льдина ударилась о нос «Руси». Звук эхом разнесся по всему кораблю, подобно звону огромного колокола. Услышав шум, вахтенный опустил бинокль и принялся наблюдать за тем, как корпус лодки со скрежетом оттесняет белую глыбу.
На мостике зазвучал сигнал внутренней связи. Немеров снял микрофон и нажал кнопку приема:
— Немеров.
— Командир, мы вышли в точку встречи.
— Спасибо, лейтенант. Сбавьте скорость до четырех узлов. Нет ли в поле видимости радаров какого-нибудь судна? Никто не выходил на радиосвязь?
Наступила пауза.
— Ни одного «ангела»[12]на радарах. В непосредственной близости на связь выходили лишь гражданские суда. В Андойе вовсю трещат норвежцы.
— Спасибо.
Немеров повесил микрофон. Все больше льдин глухо билось о носовую обшивку. Металлический корпус резонировал, когда лед, сопротивляясь, расходился в стороны. Норвежские авиабазы в Тронхейме, Бодо, Соле, Эвенесе и Бардуфоссе по-прежнему молчали. Только на испытательном ракетном полигоне в Андойе замечалась активность. У норвежцев было несколько патрульных судов и самолетов-разведчиков, а также подержанные истребители «F-16», патрульные «Р-ЗВ» и «Е-ЗА» для дальнего радиолокационного наблюдения. Обычно кто-нибудь обязательно оказывался рядом. На этот раз никто не поднялся с базы, чтобы распознать лодку и проследить ее путь вдоль скалистого побережья.
Командир снова снял микрофон.
