знать старое наречие? Всё ты переврал. И я первым спросил, а ты не ответил. А ещё, пока дикой бабы нет — чего это она тебя зовёт «знающий мать»? Это тогда, у реки, она не мне кричала, что ли?
Шогол-Ву промолчал.
— Неспроста ты от своих ушёл, да? И правда, кажется, ты выродок среди выродков. А…
Нож с лёгким стуком ушёл в липкую доску. Человек осёкся, глядя на лезвие между пальцев.
— Эй, чего творите? — сердито окликнул хозяин.
— В ножички играем, — сквозь зубы ответил человек.
— Так выйдите во двор и на земле играйте, а столы мне тут нечего портить!
— Ты, любезный, лучше подай нам выпивку. Глядишь, у моего друга и времени на игры не останется.
— Налью, а только четыре красных вперёд.
Человек, порывшись в кармане, отсчитал медные половинки, шлёпнул на стол. Хозяин к тому времени наполнил глиняные кружки, принёс — тянуло кислым, сгрёб раковины и вернулся за стойку.
— И дрянное же питьё, — пробормотал человек. — И одной красной не стоит.
С этими словами он поднял кружку и отхлебнул. Утёр губы.
— Чего застыл, как моховик на болоте? Пей! Ну?
Шогол-Ву молча отодвинул кружку.
— Да что ты носом крутишь? Я что, зря платил? Хоть вид сделай, что пьёшь, как нормальный мужик! Вот…
Тут со двора донёсся шум. Заревел рогач, кто-то вскрикнул — слов не разобрать. Два голоса, может, три.
— Что там ещё? — прислушался хозяин, уперев руки в бока, но с места не двинулся.
— Посмотрю, — сказал Шогол-Ву.
Они оставили нептицу в клетке. Старый Ламме наотрез отказался пускать её в дом, а снаружи для зверей ничего не было устроено — лишь перекладина, корыто да навес. А нептицу не привяжешь и не пустишь свободно разгуливать.
Она надулась. Отказалась от еды и питья, легла, встопорщив перья. Отворачивала морду от тех, кто подходил к прутьям.
А сейчас клетка оказалась распахнута и пуста, и у неё были люди. Двое — мальчишки совсем. Один стоял, разинув рот, второй согнулся, хлопая себя по колену. Рядом топтался неопрятный мужик.
— Растяпы! — орал он, уперев руку в бок и глядя в сторону переулка. — Олухи!
Во второй руке была зажата верёвка.
Мужик обернулся на скрип двери, и лицо его вытянулось.
— Она сама! — забормотал он, попятившись. — Сама сбежала!
Шогол-Ву поглядел в переулок и заметил белое скачущее пятно, прижавшегося к стене человека и ещё двоих, что преследовали нептицу.
— Что такое? — спросили за спиной.
Шогол-Ву не ответил. Побежал, стараясь не терять из виду зверя. Поскользнулся на грязной брусчатке — всё в нечистотах, сточная канава забита, — устоял, оттолкнул с дороги человека у стены. Тот вскрикнул.
— К Новому, к Новому свернула! — раздалось над головой.
— Эй, подожди!
Нептица исчезла из виду, и почти сразу город за углом зашумел. Там закричали, выругались, завизжали на десяток голосов. Заревели рогачи.
Шогол-Ву вылетел на улицу, широкую, людную. Увидел повозку с вздыбленным рогачом — двое пытались его удержать. Рядом — перевёрнутый лоток, каменные фигурки богов на брусчатке, побелевший от страха ли, гнева храмовник. Плохо.
Кричала женщина, прижав ладони к щекам. Упавшая корзина ещё катилась. На серых камнях, притрушенных грязной соломой — снежный ком сыра, мягкого и белого, парок над свежим хлебом, яркое пятно зелени.
— Стража! — вопил старик, потрясая клюкой. — Паршивцы, нету вас, когда надо!
Лица зевак, одинаковые, с полуоткрытыми ртами, указали дорогу. Шогол-Ву обогнул женщину, перепрыгнул через каменных божков, увернулся от всадника на рогаче и бросился дальше.
Улица тянулась, извиваясь, в гору. Блестела каменной чешуёй. Кричала, ревела, лезла под ноги. Стонали упавшие, кто-то свистел, спешили уже стражники.
Двое, что бежали за нептицей из переулка, остановились. Первый огляделся, дёрнул второго в сторону. Шогол-Ву пролетел мимо.
Он нагнал зверя у маленькой площади со спящим фонтаном, серым и простым: каменный круг и тумба в середине. Вокруг стояли лотки, нептица перевернула два из них и топталась по сыру и травам, вертелась, вздыбив перья и шипя, не зная, куда бежать. Её окружили. Мясник вскинул нож. Стражи с цепами расталкивали зевак.
— Стойте! — воскликнул Шогол-Ву. — Остановитесь!
Толкнув кого-то, он оказался впереди.
— Тише, Хвитт, тише!
Нептица вертелась, щёлкая клювом. Зашипела, вытянув шею, не узнавая. Заплясала, подняла когтистую лапу.
— Тише, я здесь!
Шогол-Ву выставил ладони, шагнул медленно, глядя в невидящие тёмные глаза.
— Как вылетит!..
— Что деется, что деется!
— Да как эту зверюгу занесло сюда?
— А мне кто заплатит? За что жить-то теперь?
— Разойдись!.. С дороги!..
Крики, хриплые и визгливые, женские и мужские, летали над площадью. Нептица хлопала крыльями, мотала головой. Клюв метнулся к протянутой ладони.
— Хвитт! Это я.
И она узнала. Ткнулась в грудь, зажмурившись — Шогол-Ву едва устоял. Обхватил белую шею, почесал мягкие перья у клюва.
— Что происходит? Объясняй!
Стражи подобрались, рослые, с цепами наготове, требуя ответа.
Шогол-Ву поднял голову.
— Ну, говорить будешь?
— Да прикончить эту тварь, а его — перед богами отвечать!..
— Что творится, люди добрые, — донеслись причитания. — Ох, что творится!
Расталкивая зевак, к фонтану вышел спутник запятнанного.
— Привёл нас Двуликий в этот город. Разве мы ждали зла? Остановились, как велено, в Нижнем…
Дверь ближайшего трактира распахнулась, и на каменную мостовую, притрушенную соломой, ступил человек в расшитой богато рубахе. Среди хитрых узоров выделялась ладонь — золотая, палец красный — слева, у сердца. Тёмные кудри, подёрнутые сединой, падали на плечи. Цепкий взгляд обежал развороченную площадь, людей, нептицу и остановился на стражнике.
— Что за шум?
— Эти двое… эти трое нарушили порядок. Мы их живо уберём.
— А справедливость-то где? Мы простые потешники со Сьёрлига, вреда никому не чинили. Не наша вина…
Человека ткнули рукоятью цепа. Он пошатнулся, упал на колени.
— Говорить будешь, когда спросят!
Тот, в расшитой рубахе, поднял руку.
— Пусть говорит.
— Да чего с такими возиться? Урсель разберёт…
— Я сказал, пусть говорит.
— Воля твоя, господин. А ну, говорите!
Шогол-Ву стиснул зубы и промолчал, не убирая руки с белых перьев.
— Мы с самого Сьёрлига! — воскликнул его спутник. — Только переночевать заехали. Видит Двуликий, всё делали, как велено. Сказали в Нижний город, мы туда. Вы у тех спросите, кто нашего зверя выпустил! Вот оно, гостеприимство ваше!
Его несильно ткнули в спину.
— От Степной лапы ехали? — спросил черноволосый.
— От неё, а как ещё? Нас уж избили, и древесник ребят подрал, и телега перевернулась, а тут ещё обокрасть…
— И как дорога? Спокойная?
— Говорю же, избили!..
— На пути. На пути никого не встретили?
— А кого должны? Ну, люд всякий попадался. Одни туда едут, другие сюда.
Черноволосый хмыкнул задумчиво.
— Поднимайся, — сказал он. — Потешники?
— А то.
