картинку. Сейчас не я её глаза, а она мои. — Обязательно. И лунная дорожка, которая разделит реку.
Я очень чётко представляю себе то место. Знаю, где оно находится, и — клянусь! — когда-нибудь Женечка увидит его, сама перенесет на бумагу впечатления.
Чтобы не проваливаться глубоко в эмоции и не зацикливаться, а главное, не допустить грусти, меняю тему. Веселю девочку байками своего спортивного прошлого: как притирались друг к другу, как с Игнатом пару раз дрались, прежде чем стать «не разлей вода». Вернувшийся Илья застает нас хохочущими над очередным провисом друга. Его своеобразное чувство юмора обеспечивает меня запасом историй на пару лет вперед.
— Хорошее настроение — залог выздоровления. Но, ребят, пора. Тебе обедать, Жеке отдохнуть не мешало бы. Все—таки ты ещё даже не в палате, — Светлов с довольным видом записывает показатели с мониторов и показывает мне «класс».
— Уже?
— Я ещё зайду? — Вопросительно смотрю на Жениного брата. — Вечером.
— Он ещё зайдет вечером, — послушно повторяет Илья и снова расплывается в улыбке. — И я тоже зайду. Провожу твоего друга и вернусь.
— Парня, — поправляю под очередную ухмылку и оставляю торопливый поцелуй на сухих губах.
Впитываю в себя нежную ответную улыбку, прежде чем выйти за порог. Это… стало привычкой… смотреть и запоминать каждую чёрточку, чтобы потом воспроизводить в памяти и представлять, как мы вдвоем гуляем по парку, едем в машине или купаемся в море. Или болтаем, сидя рядом, и наслаждаясь чаем из одной кружки. Или просто молчим, лёжа рядом, и переплетя пальцы.
— Почему Женя до сих пор здесь? Она же хорошо себя чувствует?
Волнующий вопрос, ответ на который меня давно занимает. Облачко находится в интенсивке, как называют медсестры, уже вторую неделю. Если сначала было объяснимо, то сейчас же ей лучше?!
— Слишком слабая, там ей… Мы решили не торопиться. Я предупреждал, что с ней всё сложнее.
— Я помню. Так ей лучше?
— Лучше. Через несколько дней попробуем снять повязку. Женька тебе говорить не хотела, боится, вдруг не получится. Но у нее большой сдвиг.
Светлов гордится сестрой. Я горжусь своей девочкой. Мы оба не можем сдержать радости. Казалось бы, что делает человека счастливым? Многие ответят, что власть или деньги, стабильность, возможности, самореализация… много чего накидали бы. А по факту ты счастлив, когда узнаешь, что твой любимый человек справляется, борется и… скоро тебя увидит…
20
POV Евгения
— Не надо волноваться, — в который раз повторяет Илья, а Женя молча сжимает мою руку в своей. Периодически подносит пальцы к губам и целует, запуская в моём животе целый рой бабочек.
Я… боюсь. А если не получится?
И хоть мы уже пробовали и улучшения, как говорят, «на лицо», но страх никуда не исчезает. Меня немного примиряет то, что в саму палату сейчас и раньше по разрешению брата пропускали зеленоглазого блондина. Он был первым, кого я услышала, когда очнулась.
И снова его не должно было быть рядом, но он был… сидел сбоку и поглаживал моё запястье.
Как потом рассказывал Илья, Женя его буквально вынудил пойти на нарушение. И признался, что если бы не видел пользы, ни за что не позволил бы. Как хорошо, что мой брат умеет видеть не только то, что лежит на поверхности.
Свои сны и видения я, конечно, не помню. А вот чувство пустоты и холода до сих пор преследует ночами, но я старательно ухожу от них, потому что мой личный психолог настаивает, что я сама себя загоняю в эти воспоминания. Да, иногда Женя может такое завернуть! Я в шоке!
Он то веселил меня, то пересказывал новости, то прорабатывал билеты для предстоящего ЕГЭ…
И он всегда верит в меня! И я тоже теперь верю…
Отряхиваюсь от атакующих мыслей и включаюсь в работу. «Включаюсь» громко сказано: от меня требуется успокоиться и выполнять инструкции, которые дают врачи. Кстати, если всё пройдет успешно, меня обещали перевести в прежнее отделение. И я очень этого хочу, ведь тогда мы сможем чаще быть с Женей рядом. И наконец-то поговорить. Здесь он отказался беседовать на темы наших пап. Может быть, он и прав, но мне бы хотелось задать свои вопросы.
— Я с тобой, — шепчет Женя, и повязка пропадает.
Я щурюсь от внезапного света. Света!
Господи… моргаю, активно моргаю и смотрю.
Смотрю!
Хлопаю ресницами, фокусируя взгляд. Не очень четко, хуже, чем было, но я вижу изумрудные глаза, в которых горит столько чувств, столько доброты они излучают, что даже приходится зажмуриться.
Это не укрывается от всех, кто внимательно наблюдает за мной и, естественно, порождает шквал вопросов. А я… Я смеюсь, прикрывая ладонью рот, и плачу, глотая солёные слёзы.
— Всё хорошо, — шепотом выдаю. — Я… Я вижу! Вижу!!!
Хочу даже спрыгнуть с кушетки, но мне не позволяют этого. Два специалиста по очереди проверяют рефлексы, смотрят черед приборы разные показатели, задают миллион вопросов, а я… Я счастлива! Потому что неотрывно слежу за лицом Жени и купаюсь в лучиках его улыбки.
***
Потягиваюсь и с утроенным усердием делаю прописанную врачом гимнастику. Всего—то надо фокусироваться на точке, считать до десяти и переводить взгляд так, чтобы смотреть вдаль. Ничего сложного, просто монотонно и скучно, но под веселые рассказы Жени мне даже это в радость!
Мы два дня вместе. Вместе — это вместе всё время!
Меня в понедельник перевели в «свою» палату, а он приходит утром и уходит вечером. И на свои процедуры еще уходит, конечно. А мне пока ставят капельницы в палате.
Ненавистную химиотерапию по известным причинам передвинули и я, если честно, выдохнула. Так ужасно после нее тошнит и общее состояние такое гадское, что воспринимается она не как спасение, а как наказание. Но если я хочу добиться результата, от нее не уйти. И я заранее настраиваюсь.
Жалко, что в этот период рядышком не будет поддержки, с которой я привыкла. Пройдет еще месяц примерно и Женю выпишут. Он уже здоров, анализы у него, как сказал Илюшка, превзошли ожидания. И я слышала, как он ругал других врачей, своих коллег, что они поставили неверный диагноз, не
