Для изменения конституции и объявления войны требовалось согласие общинного совета. Раздоры между консулами разрешал архиепископ; каждый гражданин должен был, вступая в общину, давать клятву в повиновении консулам и обещать не противиться собственному избранию в консулы. Когда Прованс попал под власть императоров, то один из них [после 1033 г.] передал свои вассальные права арльскому архиепископу. Граждане не желали становиться в подчиненное отношение к духовному лицу; они всегда полагали видеть в нем советника, но не властителя. Духовенство тогда не пользовалось уважением провансальского общества. Между тем папы Целестин III и Иннокентий III своими решениями по этому вопросу еще более вооружили граждан Арля против архиепископской власти. Это было причиной к постоянным неудовольствиям, к столкновениям с духовенством – элемент, благоприятный для усиления последователей альбигойских ересей.
Подозрительное отношение к духовенству существовало и в Авиньоне, там в городской конституционной хартии было постановлено доносить на тех священников, которые с кафедр будут говорить что-либо неблагоприятное для городских властей. Вообще горожане, будущее третье сословие, представляют собой элемент, который не всегда может быть в ладу с церковью. Политическая свобода и богатство приносили городам самостоятельность, а она удаляла их от подчинения тому высшему авторитету, который представляло духовенство, противореча притом своей же жизнью претензии на нравственный авторитет. Церковь вырастила опасную для себя организацию; она предлагала народу вольности, и они прекрасно укоренялись в нем; она сочувствовала им до тех пор, пока не приметила важности той моральной и физической силы, которая в них заключалась. Тогда церковь стала пытаться отобрать назад эти вольности и сопротивляться всем новым.
В Дофине, например, духовенство решительно заявило об изменениях в своей политике. В Гренобле и Вьенне продолжали существовать остатки слабой муниципальной организации; цеха там долго отстаивали коммунальное начало среди общего преклонения провинции пред церковью и феодализмом. Но прошло два поколения, и свобода там была уничтожена. На Юге это было не так легко. Там слишком сжились со свободой и идеей коммуны. Там надо было сражаться оружием, и война альбигойская достаточно потрясла городское самоуправление, в чем и заключается ее политико-государственный смысл.
Таким образом, как раз к тому времени, когда в самом религиозном убеждении граждан и дворян совершалось некоторое брожение, поддерживаемое патриотической пропагандой, легкостью нравов, богатством, тяжелым впечатлением от неудачи Крестовых походов, в успех которых прежде так слепо верили, сеть больших и мелких городов, промышленная и торговая деятельность которых наполняла Юг такою пестротой жизни, представляет, с государственной стороны, следующие явления.
Каждая община могла вооружаться для защиты своей чести и безопасности, как против соседних общин, так и против феодальных баронов, которые имели замки в пределах ее территории. Община сама заключала торговые трактаты и союзные договоры с другими городами, равным образом с чужеземными, например итальянскими. Суд отправлялся консулами, независимыми от графов и феодалов. Консульство наблюдало за порядком, за общественной безопасностью, одним словом, сосредоточивало в себе все административные обязанности; оно было потому облечено властью делать все необходимые распоряжения. Оно вникало во все отношения граждан между собой и всюду привносило в частную жизнь необходимый порядок и законность.
Консулы имели при себе советы, более или менее многочисленные и составленные из разных классов общества. Консулам подчинялись чиновники, назначенные ими же для исполнения разных обязанностей по делам муниципии; они представляли собой в общем власть исполнительную, подобно тому как консулы, взятые в целом, обладали законодательной функцией. Верховенство графов и баронов оказывалось потому только номинальным. Это были почетные люди, жившие будто на жалованье у городов, которые содержали их вместе с двором и семейством, титуловали их ради древнего происхождения родов, но в сущности обращались к ним самим, к их вассалам и рыцарям только в случае внешней опасности.
Эти сюзерены, имевшие свои виды и цели относительно вассалов, были весьма снисходительны, когда дело касалось городов. Тут честолюбивые попытки вызывали волнения и часто наказывались скорой и жестокою расправой. Граждане Безьера в 1161 году умертвили в церкви своего виконта Тренкавеля, который, вероятно, стал стеснять их свободу, причем жестоко избили своего епископа. Жители Лиможа выгнали английского короля из своего города. В Марселе среди белого дня один зажиточный горожанин напал на виконта Тюренна и посадил его в башню. Как бы в предостережение другим, иногда площади городов орошались кровью буйных дворян и рыцарей, хотя редко доходило дело до тех диких схваток, которые составляли обыкновенное явление в современных республиках итальянских.
Будто в благодарность за умеренный дух и политическое бескорыстие своих властителей, города были расположены к их интересам, если они не касались вопросов о внутренней свободе общины. Они поддерживали их в таких случаях всеми силами. Когда у тех и у других вышел разлад с Церковью, силы, враждебные Риму, естественно, должны были сплотиться, как никогда прежде. Соединенные, они оказали геройское сопротивление, полное высоких подвигов храбрости и примеров самоотвержения. Опасность от Рима грозила одинаково и государям Юга, и его городам. За графа Тулузского, заподозренного в ереси, его верные города погибали среди пожара и разрушения, грабежей и потоков крови. Поэты-горожане плачут об унижении и падении могущественных графов, а благородные трубадуры, дети гордых феодалов, государей Юга, грустными и полными отчаяния стансами провожают величие «царственной» Тулузы, порабощаемой папским Римом.
На частном быте городов, вследствие их самостоятельной истории, отразился, в общем, совершенно своеобразный среди окружающих явлений феодального насилия и произвола отпечаток. В общинах все введено в рамки законности. Обычные постановления старых коммун сохранились в городских сводах законов настоящего времени – от должности мэра до выборных органов. Но тогда они поражали обаянием новизны и теми благами, которые получало от них общество. Кутюмы, хартии, статуты дают ясную картину лангедокских городов XII и XIII столетий. Все, жившие в стенах общины, могли продавать, покупать, приобретать и отчуждать свое имущество по произволу, без платежей, без всякого ограничения. Для продажи вещи требовалось предварительно вынести ее на городскую площадь. Вступать в брак всякий горожанин и всякая горожанка могли с кем угодно, но община хотела обеспечить их собственное безбедное существование. Вникая в домашний быт семьи, она, по примеру римскому, обращала много внимания на имущественное право. Каждый, получивший в приданое тысячу солидов, должен был по крайней мере половину дать жене в виде свадебного подарка. Если жена умирала, то этот дар возвращался мужу, тогда как приданое переходило в род жены. Завещание, хотя бы словесное, но сделанное перед людьми, достойными доверия, имело силу писаного и законно засвидетельствованного.
Южная община сжилась со всеми такими юридическими правилами; замена их другими, появившимися в условиях иной жизни, была знаком падения свободы, порабощения иному народу. Городское полицейское законодательство было на Юге особенно подробно и обстоятельно. Проступки против порядка наказывались пеней. Ее величина определялась характером и важностью преступления.
