к хохлам.
Они стояли напротив газовой станции, в четырех километрах на юг от места, где стоял я. Однажды Мантис и несколько его ближайших подчиненных решили сходить в ночную вылазку на газовую станцию. Они делали это без приказа, потому командование очень удивилось, когда в хохлячьем эфире начались визги и крики на английском (там стояли пиндосы, хохлы и поляки) срочно оказать помощь.
В ту ночь на газовой станции они убили около 20 интернациональных бойцов за свободу и независимость Украины. Мантис всегда ходил в полный рост, прямо по полям. У него была блютус-колонка, и когда у него было хорошее настроение, он шел прямо под музыку. Мантис любил испытывать судьбу. Вел себя так, будто точно знал, где и когда умрет. Макс рассказывал, что однажды, будучи в особо приподнятом настроении, Мантис решил в одиночку прогуляться до позиций хохлов с целью постреляться с ними. Перед уходом он сказал Максу и еще двум расчетам «тяжеляка» (АГС и СПГ), что когда он крикнет в рацию кодовое слово «лесополоса», то они должны будут начать обстрел по заранее оговоренным координатам. Прошло уже много времени, Макс и остальные уже позабыли о приказе командира и занимались своими делами, как вдруг в эфире прозвучало то самое кодовое слово «лесополоса». Парни даже не сразу поняли, что к чему, думали Мантис сошел с ума, орет в рацию, как ебанутый. План атаки был сорван, и злой Мантис вернулся к своим. Нашел крайнего среди одного из караульных и побил. Война не забрала его. Не нашлось такого хохла, кто осмелился бы убить нашего капитана Флинта. Мантиса забрала болезнь уже после дембеля. Царствие небесное, Антоха.
– Ты стоял там, животное! Стоял и ссал! А они пошли туда и их убили! (Удар по лицу.)
Кто ссыт, тот гибнет. Иногда из-за того, кто ссыт, гибнут и другие. Некоторые штурма не хотели идти вперед, но докладывали о том, что заняли нужную позицию, а сами при этом гасились где-то в другом месте. Командование запускало «Орлан», не находило подтверждение присутствия на точке наших сил и гнала их туда по рации. Позже взводники поставили задачу своим замам лично заводить туда группы, сажать их на точку и передавать координаты. В один из таких выходов погиб Ямбуй, заместитель афганца. Его подстрелил снайпер, умирая, он сказал:
– Передайте афганцу, что мою жену зовут Вика.
Видимо, какая-то их личная договоренность. Я боюсь даже представить число погибших к тому моменту. Помимо штурмов там погибли два расчета ПТУРа. Туда зачем-то погнали расчет «Корнета» – работать по танкам на расстоянии 600 метров. Их убил тот самый танк осколочным снарядом. Потом он проехал прямо по ним и скрылся за горизонтом. В эфир они передали только «Нам пизда». Расчет «Метиса» (российский противотанковый комплекс. – Ред.) работал по танку, промахнулся и был уничтожен ответным огнем. Еще был один расчет «Фагота». Они в первый день потеряли пускач – его посекло осколками, и одного из расчета, старого деда, тоже посекло осколками. Я думал, что пойду туда следующим. Говорил своим, чтобы молились тому, в кого верят, и морально настраивались на работу. Погибать без боя я не собирался. Но события повернулись иным образом.
На соледар
Утром по рации началась какая-то суета. То ли заводили, то ли выводили группы. Информацию до меня никто не доводил, позвонить и узнать я ничего не мог (откуда телефон, да и кому звонить). Задать же вопрос в эфире «Чем это вы там, парни, занимаетесь?» выглядело глупой затеей. Хохлы разозлились не на шутку. Позиции они потеряли, пусть и высокой ценой для нас, людей у них тоже почти не осталось. Нам потом говорили, что за полтора месяца пребывания на направлении мы разъебали какую-то бригаду ВСУ до такой степени, что ее расформировали.
Теперь они начали агонизировать и палить из всех орудий. Прилетать стало туда, куда до этого никогда не насыпали. Дорога с позиций до «ноля» всегда была спокойной, но не сегодня. Я видел со своей позиции, как работали по нашей группе эвакуации, когда они несли раненого, позже «Градами» пытались разъебать и сам «ноль».
Обстановка была непростой. Хохлы очень боялись, что скоро прибудут наши свежие силы и тогда они точно не выстоят. Дорога на Северск будет чиста, так что придется сочинять новые стихи и песни про очередную «неприступную фортецю».
Несмотря на общую суету, на моем направлении наступила тишина. Иногда на меня выходил Остров с вопросом, откуда идут выходы. Я выходов не видел, но давал примерный ориентир по гаджету. По интуиции.
К вечеру поступила команда идти на «ноль». Я прихожу, Остров на нервах спрашивает, где мой ПТУР.
– Как где? На позиции.
– А чего ты не взял его? Мы уезжаем.
– Как? Куда?
– Говорят, Соледар. Не знаю пока точно. Давай бегом за шмурдяком и орудием.
Вот так новости. Соледар. Это что вообще? Это где? Времени копаться в гаджете нет, надо срочно бежать собираться. Я иду к Гарварду, говорю ему, что мы уходим. Он задумался, пожелал удачи. С нами вышла попрощаться вся его группа. За время, прожитое вместе, мы сдружились. Позже, через пару дней, уйдут и они.
По рации подгоняют. Легко сказать. Опять на мне шмурдяк и орудие, это довесок к броне, каске и автомату. Теперь уже легче идти, за полтора месяца как-то привык уже ходить с весом. Идем неспеша, но уверенно. Сзади плетется Катлер со своими. На полпути к «нолю» опять слышу «Грады». Кидают по четыре-пять зарядов. Экономят или пугают просто?
На подходе замечаю в стене дырку от снаряда. Попали, суки. Захожу, стоит КамАЗ, оттуда выпрыгивают бойцы.
– Вы кто такие?
– Армия России.
Так вот кто тут теперь будет стоять. Все полупьяные. Один особо сильно шатающийся несколько раз случайно меня толкнул. Говорю ему:
– Ты, животное, ты как воевать собрался, ты на ногах не стоишь! Где командир твой? Где старший этого долбоеба?!
Старшего либо не было, либо он не отозвался. Я пихнул его так, что он пизданулся на кучу брусков. Зато боец сразу стал куда более вежливым. Складывалось острое ощущение, что 90 % вновь прибывших понятия не имели, куда их привезли и едва ли доживут до утра.
Как там обстояли дела после нашего ухода, я не знаю, но позиции они не сдали. Недавно совсем смотрел актуальную карту. Все те же позиции, что передали им мы, остаются под контролем. Ничего нового, но и при своем.
Я не буду сейчас говорить, что стало с нашими двухсотыми, которые в огромном количестве остались там. Вроде как «зеленым» передавали
