вот же мудила. Я-то думал он по задаче командира меня двигает, а он, сука, инициативу решил проявить. Потом мы с ним обсуждали этот момент. Он говорил, что командование оценило самоотверженность и тупость нашей команды и попросил прощения за свою инициативу.
Парни от новостей, что нам надо съебывать, тоже напряглись. Делать нечего, выхожу на Катлера:
– Мы движение сейчас начнем, будь готов насыпать для прикрытия.
– Готов, давай командуй.
Внезапно прилет 120-ки, падаем на землю. Как они узнали? Блядь, связь же слушают, азбуку могли забрать у двухсотого. Сюда раньше никогда не насыпали, тут же нет никого. Точно знают, что мы тут. Еще один прилет. Уже ближе. Вот влипли, сука. По инструкции в такой ситуации надо доложить о том, что у тебя «холодная погода». Я решил схитрить, молчу после двух прилетов. До этого слушал, как штурма орали, что по ним работают, из-за чего хохлы точно знали, что бьют куда надо и продолжали. Видимо, эти две мины кинули за тем же. Не на того напали, я буду молчать.
Спустя пять минут решаюсь на рывок. Надо было резко пробежать 600 метров до сосновой рощи, через нее выйти на дорогу до позиции, и мы дома. Самое страшное бежать 600 метров по полю. Ну, с Богом.
– Катлер, играй!
– Давай!
Мы выбегаем из лесополосы, «воги» АГСа пролетели в сторону позиций, что стоят в 800 метрах от нас. Три короткие. Через минуту еще три короткие. Бежать по полю очень тяжело, земля пластилиновая, через 100 метров уже совсем нет сил поднимать ноги. Но пока все хорошо. Пробегаем мимо дохлой коровы. На меня выходит один из наших корректировщиков с позывным «Шалопай»:
– Парни, это вы там по полю несетесь?
– Да!
Я видел его, когда мы стартовали, он шел на холм, корректировать арту. Нахуя он в эфир говорит такое? Чтобы все хохлы по приказу начали просматривать поля? Решаю отомстить:
– Мы это, да. А это ты там на насыпи?
– Бля, в эфире такое не озвучивай!
Ну да. А тебе, значит, можно. Пока обменивались любезностями, уже протопали 2/3 пути. Бежать, да и идти уже просто нет сил. Видим рощу, штурма Кери уже там, встречают нас, готовятся прикрывать в случае чего. Там же вижу египтянина с пулеметом. Дошли! Слава Богу.
Египтянин улыбается и лепечет что-то, рассказывает кому-то, как смешно мы бежали и как по пути упал наш пулеметчик, потеряв равновесие. Я этого не видел, улыбнулся. Даже не знаю, с чего больше – либо с ситуации с падением, либо с акцента египтянина. Возвращаемся обратно на позицию, на старую добрую позицию, откуда я не сжег «бэху», не помог Феномену и остальным. Не то чтобы я себя винил за это, получалось как получалось. Намного больше вопросов у меня было к командирам, но кто я такой, чтобы их задавать.
Русский капитан Флинт
Накаты продолжались, первая лесополка уже относительно спокойна. Под углом в 90 градусов прилегает еще одна посадка, куда каждый день заводят толпу народа, хохлов там уже нет. Они сидят в «бассейне» (прямоугольное сооружение в виде земляной насыпи, которое используют на полях для накопления влаги. – Ред.). Из «бассейна» работают пулеметы и снайперы. Днем и ночью. С теплаками у них проблем нет. Выбить хохлов оттуда артой нереально. Почему не решили штурмовать этот «бассейн», мне сказать сложно. Это один из многих вопросов, которые я задавал себе впоследствии.
Помимо снайперов работать мешали и коптеры, которые несли с собой по шесть—восемь «вогов». Все лесополки постоянно обрабатывались ими, малейшее движение – и тут же сброс. Арта работала постоянно, с обеих сторон были слышны раскаты. Многие штурма, да простят меня идеалисты и любители пожевать сопли, гибли из-за собственной трусости. Им давали с собой кучу противотанковых средств – «шмели», РПГ. Казалось бы, применяй сколько влезет. Как потом выяснил, некоторые группы не доносили РПГ и заряды к нему до передка, потому что им было тяжело. Слаженность хромала, никто не хотел брать на себя дополнительную ношу и бросал спасительные средства поражения в кустах. Безусловно, выйти на рубеж открытия огня при плотном огневом подавлении – это та ещё задача. Надо иметь много духа. Но в подобных ситуациях «звенеть яйцами» нет смысла – пан или пропал.
Но все равно допускались ситуации, когда танк буквально вплотную подъезжал к траншее и расстреливал в упор отделение. Я тогда не мог понять, как это вообще возможно, почему они такие охуевшие? В сети попалось видео со стороны хохлов, запись с коптера как раз этого боя. События развивались ровно так, как я описал выше. Два танка и БМП катаются мимо штурмов, которые боятся поднять голову и отработать по ним, сидят в траншеях и ждут, пока их расстреляют в упор.
Я помню, как это было, тогда по рации кто-то крикнул:
– Два танка и «бэха» едут!
В мою сторону начали лететь дымовые снаряды 120-го миномета. Конечно, хохлы знали, где я стою, потому создать дымовую завесу при открытом выдвижении техники на пехоту было вполне разумным решением с их стороны. Но я все равно пулял по ним ракеты, вслепую, надеясь попасть или хотя бы напугать их. «Бэха» как бешеная носилась и вертела башней, отстреливая БК вокруг себя. Снаряды пролетали даже у меня над головой.
Я продолжал вести наблюдение, надеясь поймать их на попытке выйти в зону видимости. Дымовые продолжали сыпать – уже почти лесополку не видно. Позже один хохлячий танк все-таки сожгли артой. Один прилет 120-й мины точным попаданием вывел из строя нескольких боевых поросят.
Ситуация с обеих сторон была очень тяжелой. После того как наших штурмов выбили с одной из позиций, ее тут же заняли хохлы. Наши с соседних позиций этого не увидели или побоялись это увидеть. Позже туда как ни в чем не бывало шли бойцы, группа из пяти человек, которые ожидали увидеть там братков, а нарвались на огонь хохлячьих пулеметов почти в упор. Все пятеро были убиты.
На «ноле» быстро нашли виноватого с соседней позиции. Он и правда был виноват: не поставил «фишку», не чухнул, что хохлы в 100 метрах от него. Видимо, сидел в траншее, как остальные. Его жестко пиздил один из командиров с позывным «Мантис». Он приехал к нам с других позиций на помощь афганцу. Потом я узнал, что мой друг Макс, оказывается, все это время был под его началом. По рассказам Макса, Мантис – самый смелый человек в мире. Ему было плевать на смерть, он был настоящим пиратом. Со шрамом на половину лица, по ночам не боялся один ходить
