сделали необыкновенный «капустник».
Вообще, наш курс был очень музыкальным. Валя Никулин великолепно играл на рояле. Гена Ялович играл на многих музыкальных инструментах, его аккордеон постоянно лежал в Студии. Рома Вильдан тоже играл. Я помню, что и Володя садился за фортепиано, что-то подбирал. С первого же «капустника», в котором было очень много музыки, мы стали любимым курсом в училище. Изображали педагогов, студийную жизнь.
А Борис Ильич смотрел-смотрел на всё это и как-то сказал:
— Знаете что, ребята. Что же вы не делаете настоящих «капустников»? Таких, какие когда-то были во МХАТе!
— Как? У нас нормальные «капустники»!
— Да нет. Вы всё изображаете педагогов, всё про свою Студию. А вот во МХАТе делались пародии на все виды искусства. Попробуйте сделать такой!
И наш курс сделал такой «капустник»! Была пародия на трагедию — мы играли «Отелло». Мавр был Жора Бпифанцев, его красили чёрным. Я играла Дездемону… Выходили люди в красных колпаках со свечами. Жора говорил: «Сначала свечу задую, потом её». И надевал чёрный колпак. А перед появлением Отелло я пела:
«Как увижу, как услышу,
Всё во мне заговорит,
Вся душа моя пылает.
Вся душа моя горит!»
Потом — пародия на цирк. Все наши ребята сидели на тумбах, как разные звери, и чесали друг друга ногами. Выходила Аза Лихитченко в высоких сапогах, с хлыстом — укротительница! Она засовывала голову в «пасть» Вильдану! А потом под «ап! ап!» они прыгали друг через друга.
В этом капустнике Володя очень хорошо изображал Чарли Чаплина. В котелке, в длинном фраке, с тросточкой. Он двигался по-чаплински и пел:
«А я бы дал экрану
Второго Ив Монтана!
Но мне сказали: рано!
Сниматься не дают!
Тарам-пам-пам, пам-пам…»
А ещё был кусок, когда мы изображали цыганский табор. Все. Весь курс! Этим цыганским табором и кончался наш «капустник». И вот под «Танцуй, Васёк черноголовый!» выскакивали Большаков и Высоцкий (у него было такое прозвище — «Васёк»), выскакивали, плясали, а Володя начинал петь такую французско-цыганскую абракадабру под Ива Монтана:
«Жем прямо через Гран-бульвар,
Атанде шоз, атанде шоз, атанде шоз нуар!
Тротуары и бульвары,
Аксессуары!
Пурген кашнэ, ален журне!»
А мы все подхватывали: «Ай не-не, не-не! Ай, не-не!»
«Капустник» пользовался большим успехом и, как мне кажется, именно после этого Андрей Донатович Синявский стал к нам присматриваться. Он даже приходил на наши экзамены по специальности. А после этого мы побывали у него в гостях. Не весь курс, конечно. Я помню, что там были Жора Епифанцев, Гена Ялович, Володя Высоцкий, конечно, и ещё человека три-четыре. Вот так мы попали в знаменитый подвал к Синявскому.
А тогда в моде были блатные песни. Да, иногда мы гуляем в перерыве по улице Горького, и вдруг Володю окликают: «Ну-ка, Васёк, подь сюда». Значит, у него остались старые дворовые знакомства. Более того, они с Яловичем знали эти уличные песни и пели их вдвоём, это было замечательное исполнение! Одна песня была комедийная, и они её выстроили как диалог: один человек рассказывает, а другой уточняет.
Один: Я вышел в сад весенний прогуляться.
Стоит она…
Другой: Стоит одна!
Один: Не в силах воздухом весенним надышаться.
Я подошёл и речь завёл:
Мол, разрешите, дама, с вами прогуляться.
Другой: Она в ответ?
Один: Она в ответ сказала: «Нет!
И не мешайте мне другого дожидаться…»
Это было смешно. Я думала, что давно уже всё забыла. Оказывается, я запомнила эту песню. А потом была песня «На Перовском на базаре», мы её пели всем курсом, а я кричала:
«Есть вода, холодная вода!»
И все подхватывали:
«Пейте воду, воду, господа!»
Была плёнка, где Ялович пел:
«На Колыме, где Север и тайга кругом,
Среди замёрзших елей и болот…»
Так вот, все эти песни были записаны, но я не знаю, куда делась эта плёнка и сохранилась ли она вообще. А у Синявского сохранилась — это совершенно точно, потому что он ценил эти песни. И ещё, он очень высоко ставил самые первые Володины вещи. «Это был воскресный день, и я не лазил по карманам» или «Понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь». Да, ведь Андрей Донатович вместе с Машей сами прекрасно пели блатные песни! От них я впервые услышала эту замечательную песню про Марсель:
«Там девочки танцуют голые,
Там дамы в соболях,
Лакеи носят вина,
А воры носят фрак!»
Синявский был большим знатоком и ценителем такого рода народного творчества, и именно это он ценил в Володе. Как мне кажется, именно Синявский заставил Высоцкого серьёзно этим заниматься. Он считал, что Володино раннее творчество ближе к народному. И до сих пор — мы недавно с ним разговаривали — Андрей Донатович думает, что это у Володи самое главное, самое настоящее…
Мария Васильевна Розанова и Андрей Донатович Синявский
А как была записана та плёнка с ранними песнями и рассказами? Маша специально позвала Володю, когда Андрея Донатовича не было дома, записала, а потом подарила Синявскому. И эта плёнка считалась собственностью Марии Васильевны, поэтому из КГБ её вернули.
Не знаю точно, были ли знакомы Высоцкий и Галич, но вполне могли, потому что, когда мы учились на третьем курсе, будущий «Современник» репетировал «Матросскую тишину». Репетировал на нашей учебной сцене. А потом мы даже дежурили у них на спектаклях, были билетёрами, когда им давали площадку филиала МХАТа. Да! Когда спектакль «Матросская тишина» запретили, мы хотели ставить эту пьесу в своём молодёжном экспериментальном театре. И даже все вместе ходили к Галичу домой, он жил у метро «Аэропорт». И Высоцкий был вместе со всеми. Галич тогда дал нам свою пьесу.
Володя, Володя… Ну, например, впервые, в своей жизни я была в ресторане по приглашению Володи Высоцкого. Это было 25 января 1957 года. Мы закончили первый семестр, Володя пригласил Таю Додину, меня и Гену Яловича. Дядя Сёма — Володин папа — дал сыну 20 рублей, чтобы отметить день рождения. Мы заняли отдельный столик, и на эти 20 рублей мы пили коньяк, ели икру и другие вкусные вещи. Вот так я впервые
