читал газеты.
Товарищ Симак, простодушно похлопав чистыми глазами, бесхитростно пояснил:
– Заплутали мы потому, что товарищ капитан не сразу вспомнил азимут. Вы же всех свидетелей увели, пока мы с товарищем экспертом свежим взглядом пытались оценить место происшествия. А потом вдруг выяснилось, что товарищ капитан понятия не имеет, куда стопы направлять. И аборигены – как назло, – все скрылись по причине дождя.
– Вы-то на что рассчитывали, оставаясь один? – огрызнулся капитан.
– Так мне-то дорога известна, – невозмутимо признался медик.
– И молчали! – возмутилась эксперт.
– Минуточку. Я исполнял приказ старшего опергруппы – не вмешиваться. Странные у вас претензии, товарищ Анастасия.
Сорокин едва успел отвернуться, чтобы скрыть ухмылку: «Воспитатель хренов. Красиво, ничего не скажешь».
– Грязновато, – бурчал муровец, с сокрушенным видом рассматривая сапоги. Они были в плачевном состоянии.
– Вот товарищ эксперт по колено в глине, брызгах – и ничего, не плачет, – заметил Сорокин. – По нашим улицам ходить надо уметь. Или же подходящую обувь захватывать с собой.
Потом, извинившись, сходил в кабинет и лично передал телефонограмму в управление ОРУДа: под любыми предлогами задерживать автомобили марки «Победа» и ГАЗ М‐1, серые, синие или серебристые (если таковые найдутся), с номерами черного цвета, окончания 87 или 81. Если за рулем будет присутствовать женщина в светлой одежде, то вежливо задержать и сообщить.
Симак же, на правах старого товарища влезши в чужой кабинет, встрял в разговор:
– И скажите им, чтобы обращали внимание на поврежденные капоты и радиаторы! Возможно, имеются вмятины или царапины.
Сорокин проговорил услышанное в телефонную трубку.
– И не исключено, что у автомобиля испорчены тормоза, – продолжил медик, – ибо следов тормозного пути не отыскали.
– …могут быть испорчены тормоза и фары, – добавил капитан и дал отбой. Лишь после этого заметил: – Борис Ефимович, за длинный язык вас когда-нибудь и повесят.
– Так, когда будут вешать, – тогда и плакать станем, – легкомысленно отмахнулся Симак, – да и вряд ли. За что карать старого медика?
– Зачем же вы так над капитаном издеваетесь? Все-таки начальство.
Симак поднял палец:
– Не издеваюсь! В себя его привожу. Вообразил себя пупом земли, сам же ни в зуб ногой. Ему полезно походить среди людей, по лужицам. Между прочим, Николай Николаевич, что насчет машины? Протектор видели?
– Да. Похоже на «Победу».
– Эх, не получилось у меня позадаваться. Может, насчет цвета получится поумничать?
– Что имеете в виду?
– То, что машина никакая не серебристая, а скорее всего серая и пыльная.
– Серая и пыльная, – подтвердил Сорокин.
Поухмылялись, молча ударили по рукам. Потом капитан предложил:
– Вернемся к нашим молокососам. Не пора ли вашим по люлькам?
Медик в долгу не остался:
– Да и вы присматривайте за вашими, и за умным мальчиком Колей, и за лейтенантом. Оба с принципами и без царя в голове. Ох, смотрите! С такими кадрами вам до смерти на пенсию не выбраться.
Глава 7
Оля сидела одна, сохраняя особенное, искусственное спокойствие, как при покойнике. Прошло уже больше часа, как прибыл Санька Приходько и поведал новость, заверив при этом, что все живы, – и смылся, чтобы не столкнуться с собственной теткой. Она, к слову, разминулась с ним всего-то на четверть часа – несмотря на то, что Санька ехал на машине, а она поспешала пешком. Когда она желала первой донести какую-то новость, то развивала скорость неимоверную. И все-таки против двигателя внутреннего сгорания не сдюжила, равно как и против Ольги, которая с порога ее просто развернула.
Коли нет. Антонины Михайловны с Наташкой – тоже.
Было непросто усидеть вот так одной, перед старательно накрытым столом, за которым должны были сидеть дорогие ей люди. Комната у Пожарских довольно большая, просторная, но теперь стены как будто сужались, потолок опускался, воздух казался вязким и спертым. Оля открыла форточку, но никакой прохлады не ощутила. Голова была пуста, в ушах гудело.
И все-таки – жив дядя Игорь. «Жив! Он жив – и это главное», – слова мудрые, справедливые, но не успокаивающие.
Оля даже и представить не могла, до какой степени этот человек, по крови чужой, стал ей так дорог. И то, что он сейчас где-то в больнице, один, борется со смертью, а она сидит, беспомощная, никчемная, ее угнетало. Вот как тут верить в то, что утверждают книги: человек сам творец своей судьбы, хотеть – значит мочь, человек – царь природы…
«Царь природы, ха. Будь я им, то просто повернула бы вспять это глупое время – и папа был бы здесь, мы бы сидели за столом, шутили или даже просто молчали. Все было бы так же, как неделю, и две, и три недели назад. А что, если всего этого больше не будет?»
С какой любовью смотрела на мужа Антонина Михайловна, какие серьезные разговоры вел с ним Колька, как тормошила его, прыгая на коленках, Натка. Оля закрыла глаза, пытаясь удержать перед глазами эти образы. Они не должны пропасть – все поправится, будет, как раньше, и даже лучше!
А в голове зудело: «Что, если в самом деле не будет? Ведь дядя Игорь только кажется сильным, здоровым, но он же болен, по сути – инвалид. И сердце, и легкие – все слабенькое. А вдруг он не выдержит?»
– Довольно, – сказала она вслух, – не блажи.
Ходики на стене все тикали и тикали, вроде бы так легко, а все равно как молотом по наковальне. Как же тянется время.
И наконец хлопнула входная дверь, послышались знакомые шаги. Колька.
Стоило ему показаться на пороге – мокрому, как мышь, усталому, скукоженному, как сгоревшая спичка, как почему-то слезы хлынули градом, и Оля бросилась к нему на шею.
– Что ты, – приговаривал Колька, гладя ее по волосам, целуя, – все будет хорошо, обязательно откачают.
– Как же так, Коля? За что? Как получилось?
– Миленькая, ты-то такие вопросы оставь. Давай лучше выпьем компоту… а хочешь, вина?
– Что ты!
– Тогда вот тебе компот и утри нос. Какая-то пьяная сволочь за руль влезла, занесло машину на скользкой дороге. Бывает. Найдут и навтыкают ему полный воротник. А что же, мамы с Наташкой нет еще?
– Еще нет, – чуть гнусавым от слез голосом отозвалась Оля.
– Вот еще номер. Что, и их идти встречать?
– Нет! – вскрикнула она. – Или я с тобой! Ой, Коля, а вдруг и с ними что-то случилось?
– А ну прекрати! Что за глупые предположения? Эдак до чего хочешь додуматься можно.
– Тихо! – Оля подняла палец. – Ой, беда.
Со двора был слышен пронзительный голос, встревоженно задающий вопросы, потом, взвизгнув, заплакала Наташка.
– Да. Не уберегли мать от тетки Аньки, – с
