Мурад не мог купить лошадь, а раз он не мог ее купить, значит, он ее украл, а этому я верить отказывался.
Вором не мог быть никто из Гарогланьянов.
Я вытаращил глаза сначала на Мурада, потом на лошадь. Было в них обоих какое-то безгрешное спокойствие и лукавство; это меня и привлекало и отпугивало.
— Мурад, — сказал я, — где ты украл эту лошадь?
— Прыгай в окно, — сказал он, — если хочешь покататься верхом.
Так это была правда: лошадь он украл. Тут и толковать было не о чем. Он заехал за мной, чтобы покататься верхом, а там я был волен выбирать как хочу.
И вот мне показалось, что увести чужую лошадь, чтобы разок прокатиться верхом, — это не то же самое, что украсть что-нибудь такое вроде денег. Как знать, может быть, это вообще не было кражей. Если бы вы сходили с ума по лошади так, как мы с Мурадом, для вас это не было бы кражей. Это стало бы кражей, только если бы мы попытались продать лошадь, чего мы, конечно, никогда бы не сделали.
— Погоди, сейчас я оденусь, — сказал я.
— Ладно, — сказал он, — только живо.
Я наспех напялил на себя одежду.
Потом я выскочил из окна во двор и вскарабкался на лошадь позади кузена Мурада.
В то время мы жили на краю города, на Ореховой улице. Сразу за нашим домом начиналась деревня: виноградники, фруктовые сады, оросительные канавы и проселочные дороги. Через какие-нибудь три минуты мы уже были на улице Олив, и лошадь пустилась рысью. Воздух был свежий, дышалось так легко. Чувствовать под собой бегущую лошадь — как замечательно это было! Кузен Мурад, который считался одним из самых сумасшедших в нашей семье, запел. Сказать точнее, завопил во все горло.
В каждой семье нет-нет, да и проглянет черта сумасшествия, и мой кузен Мурад считался наследственным представителем сумасшедшей прослойки в нашем роду. В этом он уступал только нашему дяде Хосрову, огромному мужчине с могучей головой, черной шапкой волос и самыми большими усами в долине Сан-Хоакин; это был человек такого буйного нрава, такой нетерпеливый, такой раздражительный, что прерывал рычанием любого собеседника:
— Вздор, не беда! Не обращайте внимания!
И это было все, о чем бы ни шла речь. Однажды его родной сын Арак пробежал восемь кварталов до парикмахерской, где он холил свои усищи, чтобы сообщить ему, что в доме пожар.
В ответ дядя Хосров приподнялся в кресле и прорычал:
— Вздор, не беда! Не обращайте внимания!
Парикмахер сказал:
— Но ведь мальчик говорит, в вашем доме пожар!
А Хосров прорычал на это:
— Хватит! Не беда, я сказал!
Кузена Мурада считали прямым потомком этого человека, хотя отцом Мурада был Зораб, человек земной, грубоватый — и только. Такое встречалось в нашем роду. Человек мог быть родным отцом своего сына, но это не значит, что он был его отцом по духу. Распределение разных характеров в нашем роду было с самого начала прихотливым, затейливым.
Так вот, мы ехали верхом, и кузен Мурад пел. Как будто мы очутились на нашей старой родине, откуда, по словам соседей, происходила наша семья. Мы пустили лошадь бежать сколько хочет.
Наконец Мурад сказал:
— Слезай. Я хочу покататься один.
— А мне ты дашь поездить одному? — сказал я.
— Это как лошадь захочет, — сказал Мурад. — Слезай.
— Лошадь-то мне позволит, — сказал я.
— Посмотрим, — сказал он. — Не забывай, что я-то умею обращаться с лошадьми.
— Ладно, — сказал я. — Как ты умеешь обращаться, так я тоже умею.
— Будем надеяться, — сказал он. — Ради твоей безопасности. А пока слезай.
— Хорошо, — сказал я. — Но не забудь: ты обещал, что дашь мне покататься одному.
Я соскочил на землю, а Мурад ударил лошадь каблуком и закричал:
— Вперед, пошел!
Лошадь стала на дыбы, захрапела и бешено пустилась вскачь; я никогда не видел ничего чудеснее. Кузен Мурад погнал лошадь через поле с выгоревшей травой к оросительной канаве, переправился через канаву верхом и минут через пять вернулся насквозь мокрый.
Всходило солнце.
— Теперь моя очередь, — сказал я.
Кузен Мурад соскочил с лошади.
— Садись, — сказал он.
Я вскочил на спину лошади и на минуту ощутил невероятный, ужасающий страх. Лошадь не двигалась с места.
— Дай ей каблуками, — сказал Мурад. — Чего ты ждешь? Мы должны вернуть ее на место, пока весь город не высыпал на улицу.
Я ударил лошадь каблуками в бока. Она, как и в тот раз, поднялась на дыбы и всхрапнула. Потом пустилась вскачь. Вместо того чтобы скакать по полю к оросительной канаве, она устремилась вдоль по дороге к винограднику Дикрана Халабьяна и запрыгала через кусты винограда. Она успела перепрыгнуть с полдюжины кустов, когда я упал. Тут она поскакала дальше.
Прибежал кузен Мурад.
— За тебя я не боюсь, — кричал он. — Лошадь нужно поймать, вот что. Ты беги в эту сторону, а я в ту. Если она попадется тебе, будь с ней поласковее. Я буду поблизости.
Я побежал по дороге, а кузен Мурад через поле к оросительной канаве.
Ему понадобилось с полчаса, чтобы найти лошадь и привести ее обратно.
— Скорей, — сказал он, — садись. Весь город уже на ногах.
— Что же мы станем делать? — говорю я.
— Ну, — сказал он, — одно из двух: нужно отвести ее на место или спрятать где-нибудь до завтрашнего утра.
Он не казался взволнованным, и я понял, что лошадь он спрячет, а не отведет на место. Во всяком случае, не сейчас.
— А где мы ее спрячем? — спросил я.
— Я знаю одно место, — сказал он.
— Давно ты украл эту лошадь? — спросил я.
Меня вдруг осенило, что он уже давно разъезжает верхом по утрам и только сегодня заехал за мной, потому что знал, как мне хочется покататься.
— Кто говорит, что я украл? — сказал он.
— Ну, а все-таки, когда ты начал ездить верхом по утрам?
— Сегодня в первый раз, — сказал он.
— Это правда? — говорю.
— Конечно, нет, — сказал он. — Но если мы попадемся, ты должен так говорить. Я вовсе не хочу, чтобы мы с тобой оба оказались лгунами. Тебе известно
