Выведут!
— Кто?
— Отстань, ради бога, своих хлопот хватает! Говорю же тебе — дадим другой номер!
— Алло! — сказал я в трубку. — Триста второй номер!
— Триста второй не отвечает.
Я положил трубку.
— Когда мне переселяться?
— А ты уже переселен в триста третий.
— Спасибо... Ну как, сочинил что-нибудь новое?
— Стихи. Ночью написал. Хочешь, прочту?
— Потом.
...Гулико причесывалась перед зеркалом.
— Прежде чем войти, принято стучать, — сказала она, не поворачивая головы.
Я вышел, постучал и снова вошел.
— Садитесь.
Я присел на кровать. Гулико, не обращая на меня внимания, продолжала причесываться.
— Гулико, — начал я, — ну что ты дуешься? Не стыдно тебе?
— Конечно, стыдно. Видишь, даже волосы покраснели.
— Пойдем выпьем кофе.
— Ступай, я приду.
— Знаешь, приехали какие-то иностранцы, и меня перевели в триста третий помер, рядом с тобой.
— Замечательно!
— Еще одна делегация, и меня вселят к тебе!
— Бедный мальчик!
— Ну, вставай!
— Сказала тебе: иди, я приду.
— Пойдем вместе!
— Мне нужно переодеться.
— Надень синее платье.
— Не твое дело!
— Ну, я пошел.
Гурам уже сидел за столиком и читал газету.
— Где вы пропали? Где Гулико? — набросился он на меня. — Умираю с голоду!
— Сейчас придет. Заказал?
— А, — махнул рукой Гурам, — он и без заказа знает.
Официант принес три кофе, три бутерброда и бутылку боржома.
— В какую цену колбаса? — спросил подозрительно Гурам.
— Не волнуйся, больше пяти рублей не насчитаю, — успокоил его официант.
— Мне-то что, это тебе следует волноваться, — рассмеялся Гурам.
— При ваших капиталах, детки, сидели бы лучше в Тбилиси... Ну что вы тут потеряли?.. Целый месяц морите себя голодом. Жаль на вас смотреть.
— Перед сном вредно наедаться, — произнес наставительно Гурам.
— А утром? А в обед?
— Иди-ка, дядя, займись своим делом. Авось не умрем с голоду.
— Девушку мне жаль, бедную. А вы... вы хоть... — пробурчал официант и ушел.
В кафе стоит приятный аромат табака и турецкого кофе. Легкий морской ветерок шевелит занавески. Кафе полно народу. В дальнем углу за столиком сидит старый Дурсун, перед ним — дюжина опрокинутых маленьких кофейных чашек, в руках — очередная чашка с дымящимся кофе. Время от времени Дурсун приподнимает одну из опрокинутых чашек и долго, пристально всматривается в растекшуюся на блюдечке кофейную гущу. Потом недовольно качает головой и продолжает попивать свой кофе.
Много лет Дурсун сидит за этим столиком, пьет кофе и ищет, все что-то ищет. Говорят, Дурсун умеет гадать на кофейной гуще. Кто знает? Быть может, он действительно видит в ней счастье, горе, любовь, ненависть, видит женщин, деньги, смерть, видит дороги — они бегут, переплетаются, обрываются, вновь соединяются, куда-то ведут, что-то обещают... Сидит старый Дурсун, человек, умеющий предсказывать людям будущее, ищет для людей счастье. И только своей не нашел он дороги к счастью. Дорога старого Дурсуна утонула в кофейной гуще...
В зал вошел коротко подстриженный парень с приятелем, они заняли места у соседнего стола.
— Кофе и боржом? — спросил официант, с усмешкой поглядывая на нас.
— Три табака, один коньяк, одно шампанское, два боржома, три лимонада и шесть кофе!
— Вот это я понимаю! — обрадовался официант.
— Что есть из сладкого?
— Маринад! — сострил официант.
— Молодец! — Парень похлопал его по плечу.
Официант убежал.
— Разорила, стерва! — пожаловался коротко подстриженный приятелю. — Десять дней в Гагре, сейчас вот здесь...
— У тебя что, есть на нее виды?
— Какого черта — виды! Сама пристала... Прошлым летом с Джемалом крутила в Сочи...
— Смойся, и конец делу!
— Сейчас не смоешься.
Официант принес заказанное и разложил на столе.
— Любишь? — хихикнул приятель.
— Еще чего! Так, фигура у нее хорошая.
Меня мороз пробрал по коже, в висках застучало.
— Фигура! Тут такую кралю можно подцепить... С твоими-то деньгами!..
— Кончай базар! Идет... Лия, сюда! — крикнул парень.
К столу подошла девушка. Ей-богу, она была очень красива!
— Мда-а! — протянул Гурам. — Хороша, ничего не скажешь!
— Заткнись! — проговорил я и остолбенел: дверь вдруг раскрылась, и в зал вошла Гулпко. В узком, красном, глубоко декольтированном платье, на высоких каблуках, с ниспадавшими на плечи волосами, она шла к нам, гордо подняв голову, вызывающей походкой.
Я вскочил, подал ей стул. Гурам залпом выпил свой кофе и поперхнулся. Гулико села, достала из красной сумки сигареты и закурила.
— Ты что, взбесилась? — прошептал я.
— В чем дело? — удивилась Гулико.
— На кого ты похожа?
— Что, разве не хороша?
— Уйди сейчас же ,перемени платье!
— Почему, милый? Ведь тебе нравятся такие женщины?.. Официант!
— Слушаю, сударыня!
— Коньяк, шампанское, три табака! Быстро!
— И милиционера! — добавил Гурам. — Я не плачу! Так и знай!
Официант заколебался.
— Коньяк, шампанское, три табака! — повторила Гулико.
Официант ушел, недоуменно пожимая плечами.
— Что с тобой происходит, Гулико? — спросил я и скосил глаза на Лию.
Она держала в руке бокал с шампанским и, улыбаясь, смотрела на нас.
— Если я мешаю, могу уйти!
— Сиди, пожалуйста, но веди себя прилично!
— Разве я в чем-нибудь провинилась, Гурам?
— Что ты, наоборот!
Официант подал заказ. Гулико разлила коньяк.
— За красивых женщин, за стройных, красивых и страстных женщин! — сказала она, чокнулась со мной и залпом осушила рюмку.
Сгорая от стыда, я тоже выпил.
— За Гулико! — сказал Гурам.
— Не за меня, а за красивых женщин! — поправила Гулико и опять наполнила рюмки.
— Гулико, ангел мой, знаешь ли ты, сколько стоит этот коньяк? — спросил Гурам, разглядывая бутылку.
— Миллион!
— Чуть меньше.
— Полмиллиона!
— Точно.
— И что же?
— Где их взять — полмиллиона?
— Темур заплатит.
Я даже не улыбнулся. Предчувствие назревающего скандала сковало меня. Парень, сидевший за соседним столом, встал и направился к нам.
— Извините, ребята, — сказал он и поклонился. — Гульнара Давидовна Цибадзе, студентка третьего курса экономического факультета, это вы? Вот ваш студбилет. — Он протянул Гулико книжечку.
— Благодарю вас. Присаживайтесь, — попросила Гулико.
— Спасибо, меня ждут, — поклонился парень.
— Темо, попроси товарища!
— Выпейте
