семья Эстер была достаточно зажиточной.
— Спасибо, ты очень добра, — произнес я, осторожно принимая одну из них и добавляя мысленно: "Когда не бьешь по голове".
Рита кивнула и присела рядом, на подлокотник, задумчиво посмотрев на здание церкви, отделенное от нас стеной ливня.
— Я займу дальнюю комнату, детскую, — как ни в чем не бывало вдруг констатировала она, отчего я чуть не поперхнулся чаем. Что она еще себе придумала?
— А твои сестры не будут против, что ты покинула вашу… обитель? — осторожно спросил я.
Рита в упор посмотрела на меня.
— Мои сестры выгнали меня из-за того, что произошло. Я разговаривала с тобой, поэтому они решили, что это полностью моя вина.
Я даже растерялся, не зная, что ответить. Кто предполагал, что так произойдет? К тому же, она не выглядела очень расстроенной.
— Так значит вот почему ты так странно себя вела при первой встрече, — вдруг осенило меня.
Рита чуть смущенно кивнула.
— Девушкам следует опасаться незнакомых мужчин.
— А что изменилось вчера?
— А вчера мы познакомились, — соврала девушка, но ее улыбка ответила за нее. — Мне пора, меня ждут много дел.
Поставив пустую чашку на каминную полку, Рита накинула плащ, взяла большую корзину и вышла под дождь, а я остался наблюдать за ней из дома. У меня появилось чувство, что все, что сейчас происходит — происходит в сказке, только не страшной, а доброй. Вот только с чего бы сказкам быть добрыми в этом странном месте?
Я не знал, когда Дамиан решит посетить меня, спать больше не хотелось, а маяться бездельем я не любил. Мысленно посетовав на погоду, из-за которой я упускал такую замечательную возможность наведаться к соседям, я решил немного осмотреться в доме, где мне волею случая пришлось остановиться.
Первым делом я заглянул на кухню, где Рита сегодня уже успела побывать. Вся посуда здесь оказалась убрана в шкафчики, а та немногая, что оставалась на столе — аккуратно прикрыта вышитой салфеткой. Остальные же отличия от привычной мне городской кухни заключались в отсутствии подведенной к раковине воды, каких бы то ни было электрических устройств (света в доме не было) и плиты — ее место занимала металлическая печь на ножках, работающая на дровах, на верхнюю часть которой ставились кастрюли и чайник. Рядом с плитой стояло почти полное ведро свежей воды, из которой девушка и делала чай, наверное, она принесла ее еще вчера. Я только сейчас задумался о том, каким же образом ей удалось перетащить мое бесчувственное тело из церкви в этот дом? Но потом я решил, что ради того, чтобы поскорее избавиться от меня, сестры могли помочь Рите в этом деле.
Не найдя ничего съестного, я направился вглубь дома. Ванная комната дальше по коридору могла называться так с большой натяжкой, так как ванной в ней не было, да и остальные удобства в глазах городского жителя выглядели достаточно… условно.
Спальни были совсем небольшие, скромно обставленные: в родительской стояла кровать, скорее полуторная, чем двуспальная, накрытая тяжелым чехлом, с явно просматривающимся нагромождением подушек под ним. Тут же расположился комод, тоже накрытый, пара сундуков, небольшой столик с овальным зеркалом, крепящимся по бокам и сейчас повернутым к стене. Совершенно блеклая, унылая комната, ничего не говорящая о хозяевах, как, впрочем, и весь дом, где я не видел ни одной картины, фотографии и какого-нибудь иного элемента декора. Комната Эстер также была чисто прибрана, аскетична и безлика — маленькая кровать под чехлом, письменный стол, где она, скорее всего, делала уроки, и шкаф в человеческий рост у ближней к двери стене — возможно поэтому я не сразу заметил, что стул, место которого было у стола, подпирал дверцы, не давая им раскрыться.
Ощущая болезненную смесь из любопытства, страха и практически полной уверенности, что сейчас что-то произойдет, я вошел в комнату, встал напротив шкафа, испытывающее глядя на него (и не замечая ничего особенного), и даже отступил на шаг, чтобы лучше его рассмотреть. Под моей ногой что-то зашелестело. Наклонившись, я заметил листы бумаги с детскими рисунками, выглядывавшие из-под кровати. Я поднял их и, невольно нахмурившись, принялся изучать довольно реалистично выполненные простым карандашом картинки — Эстер обладала явными зачатками таланта. Однако то, что она с постоянным упорством изображала, мало напоминало рисунки девочек ее возраста (Люси часто показывала свои, когда мы бывали у них в гостях).
Раз за разом уверенными, четкими линиями, с соблюдением перспективы и вниманием ко всем деталям был выведен находившийся передо мной платяной шкаф. Судя по теням, о которых не забыла маленькая художница, это был вечер — глубокий полумрак, очерченный светом стоявшей на столе свечи, притаился у стены. Одна дверца была приоткрыта, и из нее виднелись три длинных пальца с острыми когтями, имеющие, по крайней мере, четыре фаланги, изображенные Эстер абсолютно черными, с мелкой щетиной. На некоторых рисунках из шкафа выглядывало то ли лицо, то ли морда — сложно было понять, так как девочка тут исчеркивала лист бумаги почти до дыр. Я просмотрел еще несколько подобных картинок и вдруг увидел комнату совсем с другого ракурса: верхняя половина шкафа осталась слева, тень на стене смутно напоминала письменный стол, но большую часть листа занимал потолок — и распластавшееся на нем похожее на многоножку черное чудище, окруженное тянущейся к приоткрытой створке паутиной.
В доме внезапно стало так тихо, что я осознал, что перестал дышать. Тут же порывисто втянул воздух и мысленно пристыдил себя за то, что меня смогли так испугать детские рисунки. Вот только стыда я не почувствовал, так как прекрасно знал, что это не просто фантазия Эстер, это то, что девочка действительно видела. Но взрослый прагматик во мне требовал доказательств, и я, спрятав рисунки подальше под кровать, чтобы их ненароком не обнаружила Рита, подошел к шкафу и взялся за спинку стула. Сейчас я открою его, там будет пусто, и я скажу сам себе, что это сказки… Я удивился, как удачно выплыло это слово. Сказки, во всех значениях — именно они. Внутри шкафа что-то тихонько застучало и зашелестело, и я, быстро отставив стул, распахнул дверцы. Что-то маленькое и серое выпорхнуло прямо в лицо, задело щеку бархатным крылом и умчалось биться в противоположный угол комнаты — всего лишь моль или ночная бабочка, чудом туда попавшая. Я стоял перед совершенно пустым шкафом, все еще держась за ручки. На створках изнутри было написано карандашом, толстыми закрашенными буквами "Уходи", и тут же красовались глубокие трехпалые царапины, практически разодравшие дерево у
