были бояре самых разных… ммм… как бы это выразиться… партий, что ли. То есть, я не принимал ничью сторону в боярских интригах и Дашков это прекрасно понял. Пригласи я. К примеру, только Морозовых и их сторонников — и он бы ни за что не согласился.
— Я принимаю твое приглашение, боярин Осетровский.
Я встал, чуть поклонился. По положению мы равны, в таком случае первым кланяется тот, кто моложе… блин, эта система с поклонами меня вымораживает! Как будто не на Руси, а в Японии!
— Прошу прощения, князь Дашков, но есть у меня к тебе и другое дело, менее приятное…
Князь поднял брови.
— Меня убить покушались. Три раза.
— Целых три?
— Ну да, денек вчера не задался. Наемных убийц подсылали.
Лицо Дашкова начало темнеть:
— Неужели ты МЕНЯ хочешь обвинить?
Тьфу ты, Викентий. Осторожнее со словами.
— Ты — глава Разбойного Приказа, твои дьяки и подьячие преступников ловят, татей и убийц всяких…
Он не выдержал и хмыкнул. Ну да — его же бывший подьячий рассказывает ему, чем его Приказ занимается.
— Вот, хочу жалобу подать.
Князь снова поладил бороду. Посмотрел на мои руки.
— Чуть позже, — правильно понял я его реакцию, — Мой поручик в Приказ привезет.
— Поручик… — буркнул Дашков, — Расскажи сейчас, что произошло.
Я изложил произошедшее со мной. Не упуская никаких подробностей, но не озвучивая своих выводов о том, что за покушениями стоят Романовы. Впрямую обвинять их без доказательств я не могу, а Дашков — не дурак, и сам догадается, что к чему. Судя по блеснувшим глазам — он все понял.
— Я понял суть твоей жалобы, боярин Осетровский… — произнес он, наконец. Продолжение «…что я с этого иметь буду?» не озвучивалось, но явственно повисло в воздухе. Это ж Разбойный Приказ, мы бесплатно не работаем. В смысле — они.
Князь посмотрел на мое безмятежное лицо. Я посмотрел на него. Называть цену первым я не могу и не буду. Не могу — потому что мне буквально нечего предложить ему. А не буду — потому что тогда окажусь в положении просителя. Сейчас мы еще на одном уровне, типа я прошу о дружеской услуге, а он мне, по дружбе, может помочь. После чего сам может попросить уже меня о такой же «дружеской» услуге. У меня, конечно, есть несколько версий — о какой…
Хотя — нет. Судя по вновь темнеющему лицу — князь опять что-то не то подумал.
— Боярин Осетровский, — он чуть ли не выплюнул мою фамилию, — Помнишь ли ты случай, когда жену Телятевского прямо в тереме убили?
Конечно, пом… А, вон оно в чем дело… Это ж тот случай, когда жену князя убил его же собственный сын. Чтобы она не рассказала о его, сына, невинных шалостях с купчихами всякими. За это Телятевский сына от Источника навсегда отлучил. И все это — прямо у меня на глазах произошло. Я ж тогда убийцу и определил, с помощью отпечатков пальцев. Вот только тогда меня еще считали простым человеком и приказали забыть, что произошло. Потому что этот случай — явно не то, что хочешь сделать известным общественности. Я, естественно, не забыл, на меня, как на боярского сына, Повеление не подействовало. И сейчас, когда этот факт стал известен — Дашков решил, что я собираюсь шантажировать их раскрытием этой информации.
— Нет, не помню.
Брови князя дернулись в нешуточном удивлении. Он посмотрел на меня. Глаза Дашкова медленно залила чернота, он явно собирался использовать на мне Повеление… Но не стал. Глаза так же медленно вернулись к своему естественному виду. Он понял.
Дашков внимательно оглядел меня, как будто видел в первый раз. Вот тут я не мог понять, о чем он думает. Надеюсь, не о том, что я лох, который не стал пользоваться удобным моментом.
— А про венец, украденный у купца Зубака, помнишь?
— А вот это — помню, — спокойно кивнул я.
— Так и не нашли ведь его.
— Не нашли.
— А для чего он нужен — знаешь?
— Знаю.
— А как думаешь, может ли его похититель вернуть венец?
— Может, отчего ж не может. Когда он ему больше не нужен будет.
— Сдается мне, что он не нужен больше похитителю.
— Похитителю, может, и не нужен. Но я надеюсь, что в ближайшее время венец к купцу не вернется.
— Почему?
— За Источник свой беспокоюсь.
— Другие-то не беспокоятся.
— У других вотчины есть.
Дашков пристально посмотрел на меня.
Что ж. Я сказал — меня услышали.
Глава 14
Мы уже больше недели готовимся к званому пиру. Составлены списки, разосланы приглашения, составлен план рассадки, а это, знаете ли, не такое уж и простое дело. На местничестве и всяком таком «ни за что не сяду ниже Петьки Грязного, его предки гусей пасли, когда мои в Думе сидели!» здешние бояре не так сильно сдвинуты, но «не так сильно» не означает «совсем не». Плюс есть еще старые терки между родами, отчего некоторых и вправду лучше не сажать рядом друг с другом — того и гляди за ножи схватятся. Составлено меню… кстати о меню.
Помните, я как-то упоминал, что есть всякие там суши и роллы бояре не будут? Чем их тогда удивлять? Так вот — до меня, как до той утки, дошло, что главное для боярина — что? Правильно — понты! То есть, суть блюд на пиру не в том, чтобы они были как-то божественно вкусны, а в том, что они должны круто выглядеть. Какие-нибудь невнятные кусочки мяса в соусе, с точки зрения бояр, курят невзатяг в сравнении с жареным лебедем, целиком поставленным на блюдо и украшенного перьями. Они того лебедя, может, и есть-то не будут, но на столе он быть обязан! Видимо, наша традиция наготавливать кучу всего на Новый год и потом страдать «Ешь, а то испортиться!» идет аж с боярских времен. Когда я все это осознал — стало проще. Потому что, может, я ничего не понимаю в кулинарии, но уж некоторое представление о том, как презентовать банальную котлету так, чтобы она воспринималась как чудо-блюдо, все же имею. А с учетом того, что по истории у меня все же была четверка — я могу припомнить пару-тройку фишечек, чтобы приколоть моих гостей.
Итак, подготовка шла целую неделю, все просчитано, все предусмотрено. Что может пойти не так в последние часы перед приходом гостей? Правильно — ВСЁ!
* * *
— Викентий Георгиевич, смотри, кого я привел!
Да вот мне, блин, сейчас самое время смотреть, кого там притащил мой неугомонный поручик! Тут с шапкой не знаешь, что делать!
До сего момента я, хоть и будучи боярином, продолжал рассекать в обычном русском колпаке, пусть и отороченным не какой-то там белкой или лисой, а самым настоящим соболем. Но сейчас, когда на мой пир придут самые знатные люди Руси — мне нужно соответствовать! А для этого мне нужна высокая меховая шапка, без которой боярину — как лондонскому денди без цилиндра. А у меня ее нет! Вернее — есть, от Сисеевых осталась, шапка просто отличная, из шкурок с соболиных горл, бояре, несомненно, бы ее оценили. Но, к сожалению, моль оценила ее раньше и выжрала здоровенную проплешину прямо в центре. Теперь и надеть стремно и выкинуть жалко.
— Представляешь, — Ржевский воспринял мое молчание, как согласие выслушать его историю, — иду я по улице. Подходит ко мне девочка, маленькая, глазки печальные и говорит мне: «Дяденька, дяденька…».
В этом месте я поперхнулся и уронил свою несчастную шапку. Уж очень этот зачин напоминал начало ОЧЕНЬ пошлого анекдота про того самого поручика Ржевского.
—…вот я и привел ее к вам, — Ржевский наклонился и подал мне откатившуюся шапку.
— Ага, понятно… А зачем?
— Так я же сказал!
Блин. Что-то я пропустил в этом рассказе…
Я посмотрел на ту самую девочку, робко прятавшуюся за спиной поручика. Действительно — маленькая, лет десяти от силы, худенькая, до такой степени, что не то что за удочкой — за леской не увидишь. Ручки тоненькие, ножки тоненькие, из большого у приблуды только глаза на пол-лица и уши, торчащие из волос. Ха, да она же Любаву из мультика напоминает, только та побойчее будет.
— Ну и зачем ты мне? — наклонился я к ней.
Девчоночка опустила глаза и что-то прошептала.
— Что? — у меня начало закрадываться нехорошее подозрение, что поручик, от широты души, решил подарить мне этакую лоли-любовницу.
— Я Слово знаю… — прошептала «лоли».
Фух. Ржевский все же оказался вменяемым.
— Какое… как тебя зовут вообще?
— Ав… Ав… Авдошка.
— И какое слово ты знаешь, Ав-ав-авдошка?
— Золотое…
Я поднял взгляд на Ржевского. Который сиял так, как будто принес мне мешок золота, а не эту Ав-ав.
— Золотое Слово! — восторженно произнес тот.
— Что за Слово-то⁈
— Оно позволяет золото искать. Если ты, к примеру, монетку
