все-таки обратилась к управляющему базой и с удивлением прошлась по ее складам – как по пещере Алладина:
– Выбирайте, что хотите, Нина Ивановна! Порадую, чем смогу – вместе же работаем! – завбазой был очень любезен – ведь его план напрямую зависел от поставок маминой фабрики – вышитого постельного белья, полотенец с мережкой, ковров ручной работы и т.д. и т.п.
Вечером на столе лежало все, что мама, как у того классика, «пожелала». Три складных китайских зонтика – всем по штуке; коробка с мотками разноцветного мохера; маленькие трусики с нахальными кружевами по всей попке – Ирочке, ей же немецкая кукла с моргающими небесно-голубыми глазами; расписной платок бабушке Фене и еще всякая мелочь типа жвачки.
С тех пор, несмотря на скудность магазинного ассортимента, проблем с модными вещичками у нас не стало. А мама потихоньку начинала понимать всю силу своего могущества. Хотя это слишком громко сказано, но слово «нет» для нее вскоре существовать перестало. Ей удавалось посодействовать старшему зятю – моему мужу – подняться на новую ступень комсомольской карьерной лестницы – в другом городе, как вы понимаете; устроить в престижное Ставропольское военное училище непутевого сына своей подруги или попасть на новый спектакль Большого театра в Москве. Ирочка, начиная с восьмидесятого года, частенько отдыхала в детском лагере в Болгарии, а мы с сестрой, не стесняясь, требовали сапоги последней модели, путевку в Геленджик или Кисловодск – исполнялось все. Порой ее презенты даже опережали наши желания – больше никогда и никто не делал мне таких подарков.
В конце 60-х годов появились записи Владимира Высоцкого, звучавшие с кассетных магнитофонов и гибких пластинок журнала «Кругозор». Их слушали с упоением, знали наизусть, а доморощенные «барды» подражали, не жалея гитар. На моем магнитофоне эти записи были тоже, и в один воскресный день мама, накрывая к обеду стол, их услышала. Ее возмущению не было предела:
– Что за хрипатый хулиган? Убери немедленно, не могу его слышать! – и я перестала включать эти песни при ней, однако любви своей к Высоцкому не изменила.
Той осенью 1973 года, приехав в Москву, мама сразу направилась в кабинет к министру – порешать производственные вопросы и заодно вручить Восходовские «сувениры». Очаровательные мягкие игрушки понравятся его внукам, красивое постельное белье – жене, а большой ковер ручной работы – бежевого цвета с розами по всему полю придется к месту в министерской спальне.
Но вот насыщенный день подошел к концу и у дверей министерства маму ожидает черная «волга» начальника охраны одного из руководителей государства. Холостой генерал был рад ее приезду и всегда продумывал культурную программу – в этот раз они отправились в театр на Таганке посмотреть новый спектакль с Высоцким в главной роли.
…Невысокий парень в джинсах и грубом свитере сидел на полу пустой сцены и перебирал струны гитары. Увлеченный своим делом он даже не смотрел в зал. Декораций не было совсем, а вместо занавеса – простая рыбацкая сеть. Мама была в недоумении – это что, столичный театр?
– Ты куда меня привел? – спросила она у генерала.
– Смотри! – отвечал тот…
…Зрители входили в зал и рассаживались по местам, не подозревая, что спектакль уже начался. Но вот на погруженной в темноту сцене луч света выхватывает артиста. Пока трудно было уловить, кто это – Высоцкий или Гамлет в современной одежде. Но когда он встал и медленно направился к рампе, зал замер – бессмертная драма Шекспира началась. Высоцкий играл Гамлета, как никто не играл – для его героя, взрывного и честного вопроса «не быть» не существовало – только быть!..
Впечатление было огромным, и мама еще долго рассказывала нам о спектакле, а записи Высоцкого с тех пор легализовались в нашем доме:
– Ну, включи, что ли, хрипатого вашего послушать, – иногда просила она.
В фильме «Москва слезам не верит» показан до боли знакомый образ как будто списанный с моей мамочки. Такой же трудный жизненный путь от бригадира до директора фабрики, похожая фабрика, те же случаи из жизни. А кадры, где героиня идет по огромному цеху с бобинами трикотажной нити, похоже, и вовсе снимали на фабрике «Восход».
1974 год. Строчевышивальный цех.
Мама показывает новые немецкие швейные машинки «Текстима» представителям Управления народных промыслов и горкома КПСС.
Фото Шестакова В.Н.
В тот вечер 1974-го года мама пришла с работы в радостном волнении:
– Девочки, – сказала она нам, – меня сегодня снимал тележурналист из Москвы – для программы «Время»!
Три дня подряд, ровно в девять вечера, мы садились перед телевизором и внимательно смотрели всю программу. От начала до конца – ведь там должны были показать нашу маму. И ведь показали – на третий день!
– А теперь директор ставропольской фабрики «Восход» расскажет о своем производстве, – сказала дикторша и на экранчике маленького телевизора появилась мама.
Она была такая родная, выглядела на все сто и говорила уверено. Казалось, ничуть не волнуясь, обстоятельно рассказала о фабрике, трикотажных костюмчиках, постельном белье и коврах которые они выпускают. Мы готовы были слушать и слушать, но дикторша сказала ей «Спасибо» и мамы не стало видно…
– Класс! – скакали по комнате мы с сестрой, переполняемые чувством гордости…
То, что мама стала директором огромной фабрики, мы восприняли как само собой разумеющееся, совсем не задумываясь, как ей это удалось.
Не буду гадать, оказалась ли в нужное время в нужном месте, так ли было написано «на роду», только делала она все добросовестно, с удовольствием и полной самоотдачей, не стремясь к каким-то высотам – жизнь давала их сама.
«Восход». В своем кабинете. 1974 год.
Мама была сильной женщиной – это когда все планы летят к чертям, а она улыбается, выглядит отлично и знает, что если не будет так, как ей нужно, значит, будет еще лучше.
– Я вам вчера такой нагоняй устроил, – удивлялся начальник управления, – а вы сегодня, как ни в чем не бывало!
– Так что же мне теперь – голову пеплом посыпать и так ходить? – удивлялась мама.
Она не зацикливалась на неприятностях и те как-то незаметно проходили мимо. Маме всегда было присуще врожденное чувство такта, интеллигентность, к ней не приставала никакая грязь, ничего гадкого или пошлого. Она и меня учила говорить только хорошее или промолчать.
– Вообще-то я очень скромная женщина, – пооткровенничала она однажды.
– Да ладно, слышала, как вчера в своем кабинете наша скромняга давала разнос грузчикам – даже мне
