слова, написанные таинственным редактором на моей рукописи: «Банальное знакомство».
– Я просто подумала, – осмеливаюсь сказать я, – что, возможно, это оригинально, ведь персонажи путают стаканчики, но потом узнают, что… – я с улыбкой пожимаю плечами, – …что на самом деле они заказали один и тот же напиток…
– Да, кажется, «Холмарк» тоже использовал такую завязку. Много-много раз.
У нее ласковая улыбка. Я знаю, что она пытается разрядить обстановку, пошутить ради меня. А я ради нее улыбаюсь, пока у меня перед глазами мелькают слова на полях моей рукописи: «Приторно и напрямую содрано со всех фильмов “Холмарка” за последние десять лет».
– Интересно, – говорю я, кивая, будто спокойно перевариваю эту информацию, а вовсе не ощущаю себя так, словно проглотила кусок стекла. – Значит, нужно подумать о сцене встречи.
– И о персонажах, – добавляет Клэр.
– О персонажах. Да, конечно. Персонажах. – Я замолкаю. – А что именно… с ними не так?
– Ну, например, Слоун.
– Сло-о-оун, – повторяю я. – Да. Слоун. Что насчет Слоун?
– От Слоун нужно избавиться.
Клэр произносит это так же легко, как если бы сказала: «Знаешь, от этой лампы нужно избавиться. Она портит обстановку гостиной».
Слоун. Эксцентричная женщина, отчаянно влюбленная в Ренальдо. Которая так или иначе неуклюже появляется в каждой сцене. Которая мастерски встроена в историю, чтобы подчеркнуть развитие и рост других персонажей. Слоун.
«И как именно, – хочу закричать я, – мне убрать важную героиню так, чтобы вся история не развалилась?»
В памяти вспыхивают слова таинственного редактора: «Эта героиня нам не нужна», – но сейчас у меня нет времени об этом думать.
– И еще одна мысль, – продолжает Клэр, и ее взгляд проясняется. – Ты не думала писать в настоящем времени?
Не думала ли я. Писать в настоящем времени.
Клэр Донован так точно повторяет слова таинственного редактора, как будто заметки на полях оставила она. Кто знает – может, это и правда была она? Может, это она прокралась в чужое издательство, пробралась в тайник, написала жестокие комментарии на страницах моей рукописи и снова улизнула? Это единственный логичный вывод.
Либо, с тошнотворным ужасом осознаю я, таинственный редактор был прав.
Все вокруг правы, и только я не вижу недостатков моего произведения.
Я десятки раз слышала это от своих авторов. Как у них замыливается глаз. Как им тяжело взглянуть на историю глазами читателя. У себя в голове я живу в Харпвуде, Индиана. Я так упорно и долго работала над этой книгой, что знаю мельчайшие детали, как написанные, так и ненаписанные.
Меня внезапно охватывает безысходность, и я чувствую, как мои плечи опускаются. Все это время я думала, что у меня что-то есть. Идея. Искра. Все это время я думала: «Я смогу! У меня все-таки душа писателя!» Но кто я такая на самом деле?
Просто девушка в кофейне, которая заблуждалась на свой счет.
– Ну, мне пора, – говорю я, вытаскиваю колени из-под столика и выдавливаю из себя смешок. – Уверена, у вас есть гораздо более важные дела, чем разговор со мной. – Я заставляю свои губы растянуться в улыбке, но мне трудно смотреть Клэр в глаза. – Но большое спасибо за все, миссис Донован. Я знаю, что я… очень незначительная… по сравнению с вами, но я все равно понимаю, каково это – когда твой почтовый ящик переполнен предложениями и идеями. Для меня большая честь, что вы посмотрели мою рукопись.
Я собираюсь встать, не отрывая взгляда от пола.
– Саванна, погоди секунду.
Я останавливаюсь.
Заставляю себя посмотреть ей в глаза. И встречаю спокойный открытый взгляд.
– У твоей истории есть потенциал, – медленно произносит она, будто надеется, что я осмыслю каждое слово и поверю ей. – Правда. Нужно просто перенести на бумагу ту версию, которую я услышала от тебя в прошлом году. Вот и все.
Я долго молчу.
Глядя в ее теплые глаза и пытаясь, как она и хотела, осознать ее слова, я чувствую, что у меня в голове появляется новая мысль. И на секунду отталкиваю сомнения, которые оглушительно хлопают своими огромными крыльями.
Это не просто какой-то человек, пытающийся польстить мне, когда мне грустно. Это Клэр Донован.
Сама Клэр Донован.
В прошлом году мы славно пообщались в очереди, да, но это ее работа. Она каждый год получает от литературных агентов сотни отобранных вручную рукописей. И хотя да, мы мило поболтали в прошлом году, она не стала бы сидеть здесь и впустую тратить двадцать минут своего драгоценного времени, если бы на самом деле не считала, что в моей истории есть хоть какой-то потенциал. Она бы не открыла мою рукопись, если бы не верила, что в ней что-то есть. Не прочитала бы несколько страниц в полночь на компьютере, если бы идея ее не зацепила. И уж точно не предлагала бы поговорить, вместо того чтобы отправить вежливое письмо.
Несмотря на мысли, которые крутятся у меня в голове, еще не все кончено.
Сейчас у меня нет достаточно хорошей рукописи, чтобы заключить сделку, но есть начало. Хорошее начало.
И я должна принять решение. Прямо сейчас. Потому что эта ситуация из разряда «сейчас или никогда».
Я стираю с лица фальшивую улыбку и заменяю ее сдвинутыми бровями.
– Вы сказали, что если бы моя рукопись была надлежащего качества, то вы бы согласились показать ее редколлегии до ухода на пенсию в конце марта?
Клэр смотрит на меня с недоверием, явно заметив перемену в моем тоне.
– Если. Да. Согласилась бы. Если.
– Значит, если я подготовлю ее к следующему совещанию, то вы ее рассмотрите?
Она медлит. Делает вдох.
– Ну, Саванна, я…
Я поднимаю ладони.
– Я знаю, что мне предстоит многое поменять. Не думайте, что я недооцениваю объем работы, которую необходимо сделать.
– Потребуется настоящий капитальный ремонт, – говорит она. – Я боюсь, ты не успеешь за такой короткий срок. Наша редколлегия встречается каждый первый вторник месяца.
– Первый вторник месяца? Я смогу, – кивая, говорю я скорее себе, чем ей. – Я это сделаю.
Она так долго и неуверенно смотрит на меня, что я быстро добавляю:
– Я сейчас работаю с редактором. И он согласен со всем, что вы только что сказали.
Клэр молчит.
– Тебе кто-то помогает?
– Да. – Помогает. Критикует. Одно и то же.
Я вижу, что мой энтузиазм заставляет ее передумать, и выражение ее лица постепенно меняется.
– Я ничего не могу обещать. Ты же знаешь.
Я рьяно киваю.
– Да.
Несколько секунд мы молчим. Вокруг нас становится шумно: мероприятия закончились, коридоры заполняются людьми.
– Ладно, Саванна. Пришли мне рукопись к первому марта в наилучшем виде, и я посмотрю ее еще раз.
На этих словах наша встреча закончена. Клэр встает.
Я осыпаю ее десятком «спасибо» и «разумеется». Когда мы расстаемся, она улыбается не так уверенно и беззаботно, как я надеялась, но это неважно. Главное, что теперь у меня есть время доказать, что она приняла верное решение, дав мне еще один шанс. У меня есть время.
Мы расходимся в море людей, я следую за потоком, направляющимся к выставочному залу, и у меня в голове мечутся мысли о том, что сейчас произошло.
Мои мечты были разрушены. Ненадолго.
А потом сбылись. Вроде бы.
И теперь у меня осталось ровно – я смотрю на часы – сорок четыре дня на то, чтобы полностью переписать книгу, на которую мне изначально понадобилось четыре года.
Сорок четыре дня.
Сорок… четыре… дня.
Шесть понедельников.
Шесть вторников.
Шесть суббот.
Всего шесть.
Я, конечно, не уверена – хоть и редактировала книгу «Дыши во время панических атак» в прошлом году, – но если судить по четвертой главе, то мне кажется, что по мере осознания ситуации у меня начинается паническая атака.
Я оказываюсь в проходе между рядами стендов.
В «Пеннингтоне» по-прежнему толпа, но днем она менее взбудораженная, чем утром (наверняка потому, что все уже прошли мимо нашего стенда как минимум один раз). Теперь посетители рассматривают стопки книг на столах, и атмосфера напоминает скорее книжный магазин, чем ограбление. Я протискиваюсь между двумя женщинами, которые обсуждают новую аудиокнигу Линдена, вертя в руках черно-желтые диски.
Боковым зрением замечаю Лайлу, чьи обычно гладкие кудри выглядят так, будто
