него не только работой, но и возможностью прикоснуться к миру, который ему снился.
Пилотирование вертолета само по себе доставляло Нене удовольствие, а полеты над африканскими просторами это удовольствие удваивали. Он чувствовал себя орлом, свободно парящим в небе. Нигде больше он не испытывал такого.
Он набрал высоту, улыбнулся тому, что восток потихонечку начинает светлеть, и, описав широкий круг, направил машину курсом на далекий колодец Ахамука.
Гасель Сайях поджидал его, сидя у входа в шатер; он не сделал ни единого жеста, пока пилот не подошел с приветствием:
– Ас-салям алейкум! Почтительно прошу твоего гостеприимства.
В глазах туарега промелькнула улыбка, и он ответил с некоторым оттенком юмора:
– Метулем, метулем! Вижу, ты выучил урок. С этого момента ты находишься под моей защитой, но если по какой-то причине поведешь себя не так, как подобает гостю, я тебя подвергну страшной казни.
– Насколько страшной?
– Обезглавлю.
– Оу… Ладно, сделаю все, чтобы не потерять голову. – Дюпре показал в сторону вертолета. – Я доставил канистры с водой, провиант, медикаменты, теплую одежду и спальные мешки… Надеюсь, этого хватит.
– Они выполнят мои требования?
Дюпре вытащил сигарету, вторую протянул своему собеседнику, но тот отстранил ее движением руки.
– Не знаю! – сказал пилот. – Правда, не знаю. Вот уже одиннадцать лет я работаю на ралли. Как обычный исполнитель, я всегда восхищался организацией соревнований и тем, как руководство действует в трудные моменты. Но есть что-то такое, чего я никак не могу понять.
– И что же?
– Бесчеловечность руководства. Иногда у меня возникает впечатление, что для тех, кто сидит в оргкомитете, нет разницы между людьми и машинами. Они на всем делают деньги. Всюду реклама, на каждом автомобиле, а один квадратный сантиметр рекламы стоит почти четверть этого навороченного авто. Лидеры гонки, да и просто колоритные личности красуются на телеэкранах всего мира, их участие, конечно, проплачивается, но это дает свои плоды. Везде только и слышно: гонка, гонка, гонка… – Дюпре искоса посмотрел на туарега и спросил: – Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Силюсь понять, но, если честно, не очень-то хорошо получается.
– Ничего удивительного, ибо даже я, погруженный в это, не все схватываю. Если совсем просто – все силы направлены на то, чтобы вбить в мозг: ралли – главное событие года.
Туарег посмотрел на Дюпре так, будто перед ним пришелец из иного мира. Но, по сути, так оно и было. С некоторой наивностью он произнес:
– Я ничего не понял, кроме того, что ралли существует за счет рекламы.
– Можно сказать и по-другому – что реклама, а точнее, производители многих товаров существуют за счет ралли. Обыватели обожают смотреть, как машины загораются в песках или, эффектно кувыркаясь, слетают с огромной дюны.
– Ну и ну!
– А знаешь, что остается на сетчатке?
– Нет. Не знаю.
– Остается марка сигарет или ликера, размещенная на кузове.
– И что?
– А то, что во многих странах реклама алкоголя и табака запрещена. Но этот закон сумели обойти. Ловко, да?
– Ты хочешь заставить меня поверить, что все это безумие затевается с такой коммерческой целью?
– В значительной мере так и сесть.
– Послушай, а почему запрещают рекламировать эти товары?
– Потому, что они вредны для здоровья. – Дюпре с недоумением посмотрел на туарега, забыв на минуту, что перед ним житель пустыни, оторванный от цивилизации.
Гасель Сайях отложил в сторону ружье, лежавшее у него поперек коленей, поскреб кожу под тюрбаном, затем с удивлением произнес:
– То есть ты хочешь сказать, что рекламировать некоторые товары запрещается, но не запрещается производить их и продавать?
– Совершенно верно!
– Французы окончательно сошли с ума!
– Такое происходит не только во Франции, а во всем мире.
– Тогда извини, но я все больше убеждаюсь в мысли, что ваш мир безумен. А кроме того, убийственно лицемерен.
– И что можно сделать? Люди курят и пьют все больше, об этом говорит статистика. На предприятиях, выпускающих табак и алкоголь, работают миллионы лиц. Невозможно вот так сразу покончить со всем этим…
– Но запретить рекламу в борьбе с этими вашими пагубными привычками – это все равно что пытаться лечить чесотку у верблюда слабительными. Единственное, чего можно добиться, – чесоточный верблюд будет ходить под себя.
– Это для меня не пример.
– А я другого придумать не могу. Но давай вернемся к разговору о ралли. Почему в этих ваших гонках участвует так много народу? Ад… адреналин? – Гасель вспомнил вертевшееся на языке слово. – Желание прославиться? Но если эти безголовые хотят расшибиться в лепешку – пусть разбиваются, но только подальше отсюда.
– У меня такое впечатление, что ты горишь любопытством…
– Любопытство может быть очень большим достоинством, но может превратиться в страшный недостаток… – поднял палец имохаг; эту умную фразу он тоже вычитал в книге. – Когда любопытство толкает тебя за пределы того, что ты способен усвоить, ты рискуешь ошибиться. А ошибка – злейший враг бедуина, который должен каждую минуту четко представлять, что ему делать, особенно в опасных ситуациях. Если моему народу удавалось выживать на протяжении веков в пустыне, то только потому, что мы знаем, чего можно ожидать. Но! – Он снова поднял палец. – Наши знания годятся только в той среде, в которой мы живем. Каждый раз, когда кто-то пытался пересечь границы, он терпел поражение. Наилучшим примером является мой отец: хотя он и был самым храбрым и самым умным из туарегов, он погиб, как только оказался в этом чертовом городе.
– Однако привязанность к одному месту никуда не ведет. Мир большой, и при желании в нем можно найти место.
– Скажи это нашим пескам и горам! – резко ответил Гасель. – День, когда пустыня превратится в цветущий сад, возможно, станет для имохагов поворотным – мы пересмотрим свои обычаи и заживем в ногу со временем. Но ты и сам знаешь, такого никогда не будет. А значит, мы не изменимся. Кто-то должен жить здесь, в конце концов. Кто-то должен рыть колодцы в пустыне. Не думаю, что это повод обвинить меня в оседлости.
– Ты прав…
– Я рад, что ты признаешь это.
– А я хочу, чтобы ты признал: единственное, чего я добиваюсь, так это просто помочь в меру моих сил. Есть, правда, кое-что, что меня напрягает, скажу тебе честно. Как бы заставить тебя понять, что твоя позиция, возможно, является очень уж… радикальной. Разве нет другого способа найти решение?
– Радикальной?
– В общем, нельзя ли все утрясти без отсечения руки?
– Но так велит закон.
– Есть много способов интерпретировать закон.
– Среди туарегов – нет. Закон есть закон, и ему всегда надлежит повиноваться без всяких… как ты сказал?
– Интерпретаций. Насколько
