спас, так что уж будь добр…
Рысь осталась на месте, лишь проводив спасителя взглядом.
С тех пор как сбежала Эркеле, прошла одна луна. Весна заново осваивала свои владения, и охотники собирались сниматься с зимовья. Пушной зверь линял, кроме того, скоро по всей Тайге и звери, и птицы станут продолжать свой род, а в такую пору охотничьи законы не позволяют отправляться на промысел.
Ойгор ходил довольным. Недавно обретенная удача не изменяла ему. Было теперь что продать в стане, чтобы не становиться обузой семье Сестры. Поэтому вечером он возвращался домой, весело насвистывая. Откинув полог аила, он вздрогнул от неожиданности и отмахнулся от увиденного. Внутри горел очаг, а рядом сидела Эркеле в одежде матери Ойгора. При виде вошедшего на ее лице расцвела счастливая улыбка. Ойгор застонал и провел ладонью по лицу.
– И откуда ты опять? Где была? Где ты живешь?
– Не понимаю, – привычно послышалось в ответ.
Ойгор не мог взять в толк, как ей удалось прожить целую луну в Тайге, без одежды, без оружия. Эта неизвестность злила его, но ничего не оставалось, как принять беглянку обратно.
Вскоре злоба на нее прошла. Весна ли была тому виной, или то, какими преданными, доверчивыми глазами смотрела Эркеле, но Ойгору становилось все тяжелее и тяжелее ночевать с ней у одного очага.
Он бесстрастно сносил насмешки остальных. К такому Ойгор давно привык, но теперь они были, пожалуй, заслуженными. Ойгор прощал людям, прекрасно понимая, как выглядит со стороны их с Эркеле сожительство. А по ночам не мог выбросить из головы один-единственный вопрос, заданный наглым Охотником.
– Настолько ли необузданная эта девчонка, как дикая Тайга, где я ее подобрал? – спросил он, хитро прищурив один глаз.
Ойгор не знал ответа, а вопрос все не забывался.
Он подолгу терпеливо учил Эркеле языку, а она быстро все схватывала. Иногда Ойгору казалось, что Эркеле не запоминает, а вспоминает.
«Научи, как сказать» – ее любимая фраза, неизменно вызывавшая улыбку Ойгора.
Вот и в этот вечер с такой же просьбы начался непростой разговор.
– Что ты хочешь узнать? – поинтересовался Ойгор.
Эркеле смутилась. Ее золотые ресницы казались прозрачными в свете очага.
– Если что-то очень… ну, например… да как же? – ее взгляд стал умоляющим.
– Не волнуйся, – ободрил Ойгор, погладив ее по плечу. – Говори просто, пусть даже мысль твоя сложнее. Ты знаешь все нужные слова, а я тебя пойму.
Эркеле показала на блюдо с мясом.
– Вкусно. Другое разное – нет, не надо. Как сказать? Я забыла.
– Погоди. – Ойгор задумался. – Соображу. Мясо тебе нравится, а другая еда – нет. Нравится – не нравится? Это?
– Да-да, это! – Эркеле обрадовалась и даже захлопала в ладоши. – А когда нравится очень? Эркеле все за это отдаст. Убьет, умрет – так нравится. Как сказать?
– Умрешь? За мясо? – потешался Ойгор. – Я так всегда и думал.
– Нет-нет, забудь мясо! – Эркеле замахала руками. – Человек так нравится. Как сказать?
Ойгор вмиг стал серьезным. В тишине уютно потрескивало пламя, да тени безмолвно плясали по стенам.
– Тогда… – начал он не своим голосом. – Тогда говорят… «я люблю тебя».
Это прозвучало как признание. Да это и было признанием, неожиданным для самого Ойгора. Он не мог не понять, для чего Эркеле завела такой разговор. И давно знал это. В своем былом одиночестве, наедине с собственными мыслями и болью, которая никогда не уходила из тела совсем, а лишь отступала на время, Ойгор научился понимать Тайгу, понимать людей. Взрослый и мудрый, он не мог не видеть, что Эркеле слишком привязалась к нему.
Ойгор обхватил голову руками и раскачивался в такт сбившемуся дыханию. Эркеле придвинулась ближе, взяла его за руки, опуская их. Потом придержала за плечи, успокаивая и заставляя сидеть неподвижно.
– Нет, Эркеле, нет, – прошептал он на ее невысказанные слова любви.
– Почему нет? Не понимаю, – печально сказала она.
Ойгор уткнулся лицом в колени Эркеле, согнувшись пополам, и обвил руки вокруг ее талии.
– Потому что мне нечего тебе дать, – прозвучал его голос, приглушенный шерстяной юбкой. – Потому что однажды я не смогу подняться на ноги. Может, это случится на следующем рассвете. Может, через три луны. Может, через пять зим. Но однажды я уже не смогу встать. И не умру, а буду лежать, корчась от боли. А ты станешь ухаживать за мной. Тебе нечего будет есть, нечего носить. Некому будет починить стены, в которых ты спишь, и принести хворосту для очага, что тебя греет. Поэтому не надо, Эркеле, не надо!
– Мало поняла. Когда не встанешь, кто будет с тобой?
Он снова сел. Каре-зеленые глаза пытливо глядели на него, требуя ответа.
– Никого, – просто ответил он. – Может, Сестра. Если ее муж согласится терпеть лишний рот в доме.
– Не хочу, чтобы никого. – Эркеле вздернула подбородок и вид имела самый решительный. – Я буду. Пожалуйста.
– Милая, хорошая Эркеле. – Ойгор прижал ее ладонь к своей щеке. – Не желаю тебе такой участи. В стане, может, понравишься кому. Хорошему воину. Или служанкой пойдешь жить в богатый дом.
– Лучше в Тайгу. В чужой дом – нет, – возразила Эркеле, уже почти плача. – Не прогоняй. Я люблю тебя, люблю!
Ойгор засмеялся от счастья, услышав это. Женщины, которые у него когда-то были, не любили его всерьез. Он и не помышлял, что появится такая, что будет готова связать свою жизнь с ним, калекой, неспособным содержать семью. И откуда она взялась? Подарок Меш Ээзи тому, кто всегда чтил лесные законы.
Ойгор стоял на краю обрыва и шагнул туда, больше не думая ни о чем. Ни о чем, особенно о будущем, которого так боялся. Обнимая трепещущую Эркеле, он думал только о сегодняшнем дне, принимая его дар. И если Охотнику Тайга мнилась дикой и необузданной, то он, Ойгор, всегда знал, что она заботливая и преданная. Такая же, как прижавшаяся к нему Эркеле.
В середине весны охотники отправились в большой стан. Было уже тепло, и мужчины скинули шубы так, что те остались висеть на туго затянутых на поясе ремнях.
Эркеле сидела на лошади позади Ойгора, одну руку положив ему на плечо, а другой – обняв за талию. Лошадь нервничала и часто упрямилась. Ойгор подумал, что животному не под силу двойная ноша. Эркеле тоже чувствовала себя неуютно. Ей явно не приходилось раньше ездить верхом, и Эркеле неуклюже пыталась держать равновесие.
– Нужно тебе лошадь купить, Эркеле, – сказал Ойгор. – Как свадебный подарок. Хотя нет – шуба нужнее. Не сможешь ведь ты и следующей зимой по-прежнему кутаться в мое одеяло, выходя из дома. Жаль, не получится подарить тебе и то и другое.
– Не надо подарка. – Эркеле поцеловала его в спину чуть ниже шеи.
– Эркеле! – зашипел Ойгор. – Я же говорил: на людях – нет, нельзя. Можешь взять за руку и только. Целовать, гладить, прижиматься – нельзя.
Эркеле хихикнула.
– Я тебе все равно что-нибудь подарю, – продолжал Ойгор. – И без того у нас свадьба будет не как у людей. Ни сватовства, ни приданого, ни выкупа. У тебя родных нет совсем, у меня – родителей. Если бы не моя охотничья удача в последнюю луну, не знаю, чем бы гостей угощали.
В стане охотников встречали радостно. Крича и смеясь, к дороге сбежались их семьи, друзья и просто любопытствующие. А также те, кто первым хотел купить лучшие шкурки. Сестра Ойгора повидаться с ним не явилась.
Эркеле здесь не понравилось. Ойгор видел, что она боится. Эркеле снова выглядела загнанным зверьком, как в их первую встречу.
– Ты привыкнешь, – шепнул Ойгор, беря ее за руку. – Пойдем, покажу, где я живу. Я там все вещи брошу, и навестим мою Сестру.
– Зачем?
– Я тебя у нее оставлю. Здесь нам нельзя вместе жить. Встречаться можно сколько угодно. Буду брать тебя с собой в лес, если хочешь.
– Охотиться будешь? Здесь тоже? – не поняла Эркеле.
– Конечно. Чуть позже. Не за шкурками теперь, а ради мяса. У Сестры есть несколько овец, тебе баранина понравится, – улыбнулся Ойгор.
Эркеле была очень бледна
