уложил за занавеску, чтобы его никто не видел, подлечил местными снадобьями – травы, растущие вокруг, он знал хорошо, понимал, что к чему, какие корешки могут очистить застуженные легкие от хрипов, какие былки со стрелками способны снять воспаленный жар, а какая смесь трав ликвидирует в теле боль.
В общем, повезло Григорию Ивановичу.
Когда Котовский окреп, путевой обходчик отвез его в Алексеевск – крупный железнодорожный узел (как я понимаю, ныне это город Свободный), снабдил его документами недавно умершего родственника, – у Котовского с этим родственником даже имена совпали, в чем Григорий Иванович увидел для себя добрый знак, и посадил на поезд, идущий на запад…
В Бессарабии Котовский появился лишь через год, он возвращался на родину с остановками: по дороге совершал паузы, иногда большие по полтора-два месяца – сходил на крупной станции, подыскивал себе работу, а поскольку он был человеком мастеровитым, рукастым, то работа всегда находилась – в большинстве случаев по строительной части.
Работа приносила деньги, а с деньгами можно было ехать куда угодно, хоть в Лондон, и продуктов можно было закупить сколько надо. Причем – деликатесов, которые по две недели не портятся: копченую кабанятину, кыргызский сыр, приготовленный из конского молока, гуся, запеченного в коптильне, вяленую нельму… В еде Григорий Иванович, как и в работе, толк знал. Случалось, что даже печенку «фуа гра», привезенную из Парижа, позволял себе покупать.
Очень неплохо он заработал в одном мимолетном городке на Урале, где богатый купец решил построить современную мельницу. Поскольку мельничная машина оказалась сложной и местные механики пасовали, опускали руки перед грудой молчаливого металла, Котовский взялся оживить железный агрегат.
Изучил чертежи до последней схемы, снятой на кальку, а саму машину до последнего винта с гайкой, разобрал и собрал два блока, подогнал сцепы, без которых не смог бы работать мудреный английский редуктор, – Котовский «русифицировал» громоздкий механизм и успешно запустил его.
Приунывший было купец воспрянул духом и одарил заезжего умельца хорошими деньгами – вручил хрустящую «катеньку». Пояснил, довольно оглаживая ладонями живот:
– Это – премия.
Кроме премии Котовский получил неплохую сумму и под расчет.
Родная Бессарабия становилась все ближе и ближе. А раз она делалась ближе, то надо было повышать осторожность, удвоить ее, утроить, учетверить, иначе какой-нибудь хитрозадый Хаджи-Коли спрыгнет ему на плечи с ближайшей черемуховой ветки…
Видать, некие флюиды витали в воздухе, бередили душу – о своем враге Хаджи-Коли Григорий Иванович подумал не напрасно. После суда над Котовским Хаджи-Коли лишился своей должности и вообще чуть не попал под суд (на то были веские причины), но гроза проехала, и в тюрьму он не был определен… Недаром ведь говорят «Не имей сто рублей…» – Хаджи-Коли был спасен товарищем министра юстиции Люце, очень влиятельным в Российской империи чиновником (по совместительству Люце был шурином Хаджи-Коли), чиновник и выдернул бывшего пристава из вонючей ямы, дал немного обсохнуть и в те дни, когда Котовский подъезжал к родному Кишиневу, вернул родственника в доблестные полицейские ряды.
Хаджи-Коли получил хлебное место уездного исправника – возвысился не только над самим собой, но и над многими другими коллегами.
Судьба – индейка, для которой жизнь человеческая – копейка согласно словам одной из популярных песенок той поры, и это было правилом. Но иногда выпадала выигрышная фишка; так повезло и Хаджи-Коли, бывший пристав стал исключением из правил.
Котовского он помнил хорошо, иногда даже останавливался на улице, увидев человека, похожего на Григория Ивановича, и не уходил до тех пор, пока не убеждался, что это не Котовский. Вострый глаз Хаджи-Коли оказывался не таким уж и вострым – видимо, приближалась старость, и Хаджи-Коли, думая об этом, нервно дергал головой: чем дальше, тем больше он ошибался.
Когда до него дошла телеграфная депеша о «побеге 27 февраля тысяча девятьсот тринадцатого года ссыльнокаторжного Котовского Григория Ивановича – из мещан города Балты Подольской губернии», он только руки потер обрадованно и одновременно ожесточенно, будто трением решил добыть огонь.
– Ну, Котовский, ну, Котовский, – пробормотал он заведенно, впрочем, без всякого зла, это был скорее азарт охотника, почуявшего дичь, – держись, Котовский!
А Котовский уже находился в Кишиневе, ходил по здешним улицам, любовался домами, скверами, улицами, залитыми горячим солнцем, слушал пение птиц, дышал полной грудью и надышаться не мог – в нем появилось что-то от ребенка.
Наверное, со всяким из нас бывает такое, когда мы возвращаемся домой после долгой отлучки, – душа млеет от восторга… Млела душа от восторга и у Котовского.
Но отдыхал и любовался здешним солнцем Григорий Иванович недолго – нужно было действовать, собирать свою группу. Жаль, что он никогда уже не увидит Захария Гроссу – убит в кишиневской тюрьме знаменитыми бандитами Загари и Рогачевым. Захария не будет хватать в группе.
Но пришли новые бойцы. Федор Стригунов, например, – молодой рабочий с жесткими глазами, ненавидевший порядки, установленные местными властями (впрочем, установили их не только местные власти, надо было смотреть выше, в сиятельный Санкт-Петербург), Степан Руснак – подвижной, готовый на скорости исполнить любое поручение, каким бы трудным оно ни было, Арон Кицис, два Михайла – Афанасьев и Ивченко, Исаак Ротгейзер… С такой армией можно было идти на всякое дело.
Группу свою новую Котовский стал называть отрядом. Боевой единицей. Первый налет отряд, – Котовский в ту ночь разделил его на две половины – совершил по двум адресам: к богатому помещику Назарову, купившему дом Манук-бея и уже основательно обжившему его, и на прибыльный винокуренный завод Фукельмана.
К Назарову Котовский отправился сам, на винокуренный завод послал опытного Пушкарева – тот осечки не даст.
Хотя Котовский был в маске, помещик узнал его – по манере властно держаться, пудовым кулакам, прямой, как у гвардейца, осанке и… и по заикающемуся говору. Было такое у Григория Ивановича, очень мешало ему. Когда Котовскому было пять лет, он случайно сорвался с крыши, с тех пор начал заикаться.
– Меня интересует только одно – деньги, – сказал Котовский. – Деньги на стол!
Назаров достал из кармана туго набитый кошелек.
– Этого мало, – сказал Котовский, красноречиво повел головой в сторону сейфа.
Жалко было помещику денег, но он со вздохом открыл сейф и выложил несколько пачек купюр, перевязанных тонкой шелковой лентой. Проговорил тихо, в треть голоса:
– Больше нет.
– Охотно верю. Ревизию устраивать не буду, – сказал Котовский. – Чтобы не было недоразумений, хочу предупредить об одном. Полчаса не зовите никого на помощь, ни полицию, ни помещиков из соседних имений… Договорились?
Полчаса Назаров никого не звал, а когда позвал и в Ганчешты примчался конный отряд, созданный специально для облав, Котовского не то чтобы след простыл, им даже пахнуть перестало. Как и запахом дорогих пахитосок, которые он курил. Хаджи-Коли, который возглавлял этот отряд, оставалось только плюнуть под копыта своего
