Кастерин и Васин стали бойцами лесного отряда «Победа». Очень понравилась им затея с тросом. Они все время поторапливали парашютистов:
— Ну, показывайте, показывайте ваш трос. Давайте вместе испробуем.
Трос лежал недалеко от шоссе, замаскированный, как самое совершеннейшее оружие. Кузя показал его новому пополнению, объяснил, как вязать, как натягивать. Стали вести усиленное наблюдение за Варшавкой, выбирать место, где и когда лучше устроить засаду.
Обстановка между тем усложнялась. Немцы с каждым днем становились все осторожнее, и застать их врасплох было трудно.
А листовки отряда «Победа» и подавно насторожили пришельцев. Идея разбрасывать листовки пришла на ум Кузе.
— Я бы сам сочинил их, да нет у меня таланта такого. Вот, может быть, Инна?
Думали, она откажется, а ей даже польстило доверие, Скоро текст первой листовки был готов: «Уходите, фашисты, с Варшавки! Не уйдете — будем бить вас тут днем и ночью. Отряд «Победа».
— Я ж говорю, — подбодрил засмущавшуюся Инну Кузя, — не девочка, а целое управление пропаганды и агитации!
Теперь надо было во что бы то ни стало достать бумаги и приступить к делу.
Тут уж проявился Кузин талант. Быстро и аккуратно нарезал березовой коры. Из-под его ножа так и сыпались ровные белые прямоугольники, мало чем отличавшиеся от настоящей бумаги. А карандаш отыскался у Васина. За один день было изготовлено около двух сотен листовок. Их разбросали по шоссе на участке длиной километров в пять. Васин, которому на другой день было поручено проверить, в каком состоянии находится «засеянный» листовками участок, вернулся с задания загадочно улыбающийся.
— Ну как? — кинулись к нему все с расспросами. — Клюнуло? Или нет?
— Еще как!
— Все в цель попали? Вот это работа! Ни одной листовки на всех пяти километрах?
— Не то чтобы ни одной, но наши, видать, точно все в яблочко.
— Толком говори, Васин!
— Какие все стали нервные! Война только-только начинается, а мы уже нервишки поразмотали. Что с нами дальше будет?
Васин запустил руку за пазуху, вытащил оттуда чуть покоробившийся кусок бересты:
— Читайте!
— Так, значит, лежат? Зачем же ты поднял, чудило? Кто тебя просил?
— Читайте, вам говорят! — гаркнул Васин.
Кузя взял листовку из рук пограничника и медленно, но складам прочитал вслух: «Смерть фашистским захватчикам! Партизанский отряд «Удар по врагу».
Вот ведь что, оказывается, происходит! Люди не выпустили оружия из рук — собираются в лесу по двое, по трое, становятся отрядами…
Воодушевленные этим, решили во что бы то ни стало сегодня же повторить операцию с тросом.
На шоссе от зари до зари несли патрульную службу немецкие бронемашины. Пришлось действовать со всеми предосторожностями. В темноте натянули трос, стали дожидаться рассвета. Как только немного рассвело, вышли из засады — проверить, хорошо ли все сделано. Тут же последовал мощный пулеметный удар: оказывается, на обочине, тщательно замаскированный ветками, всю ночь стоял броневик…
Пули зацокали по асфальту. Ребята кинулись прочь с дороги, но не врассыпную, что было бы самым правильным, а всем скопом, на крутой песчаный взгорок, будто их никогда ничему не учили… А пули, конечно, за ними — по тому же взгорку, по тому же зыбучему песку. Добежали до гребня, повалились наземь. Оглянулись из-за укрытия, видят — распят Васин на песке, как на кресте. Руки в стороны, из зажатых кулаков песок струйками льется. Гимнастерка уже черная от крови, а немецкий пулемет все надрывается.
Потом все стихло. Броневик бесшумно тронулся с места. Кузя, Слободкин и Кастерин из всех автоматов открыли огонь по колесам быстро удалявшейся машины. Но она так и ушла невредимой.
Оттащили Васина в лес. Думали, ранен только, придет в себя. Но как ни хлопотали над ним, Васин не подавал никаких признаков жизни.
— Глупо все как получилось! — сокрушенно развел руками Кастерин. — С того света вроде выбрались. Своих повстречали, и вот поди ж ты… Сами, конечно, виноваты: подставились.
— Сами, — согласился Кузя, — простить себе не могу.
— А ты-то тут при чем?
— Он у нас за старшего, — пояснил Слободкин.
— А… Тут все хороши. Раззявы.
Целый день они были под впечатлением случившегося. Что бы ни делали, о чем бы ни говорили, мысль все время возвращалась к Васину, к тому, как нелепо погиб он. Даже еще одно пополнение, с которым на следующее утро Кузя вернулся из разведки, не сразу подняло настроение. А привел он с собой не кого-нибудь — двух бойцов с голубыми петлицами. И не откуда-нибудь — из родной парашютной бригады!
Они рассказали Кузе и Слободкину, что произошло после того первого ночного боя в лесу, как развивались дальше события. Сражение с немецким десантом было выиграно. Bpажеские парашютисты были все перебиты, взяты в плен. От пленных узнали о планах немецкого командования. Эти ценнейшие сведения передали в округ. Получили приказ, всем выходить к излучине Днепра.
Эти двое, которых привел Кузя, «подметали», как они выразились, последние крохи: прочесывали леса, извещая парашютистов о месте сбора.
— На ловца, как говорится, и зверь бежит, — сказал один из них. — Ну, вам все ясно? Мы дальше потопали.
— Зверь, говоришь? — спросил Слободкин, оглядев товарищей, и впервые заметил, что вид у всех действительно был самый что ни на есть зверский: обросли, обтрепались, исхудали. Особенно нелепо выглядел Кузя. Борода у него вообще росла не по дням — по часам, а тут вдруг просто поперла невероятными клочьями.
— Фотографа не хватает, — сказала Инна. — Оставил бы на память поясной портрет.
Что-то было грустное в этой шутке. Или Инна немного влюбилась в Кузю и чувствовала, что надвигается расставанье, или просто обстановка действовала?
А расставанье в самом деле приближалось. Вот выйдут к излучине Днепра, предстанут перед начальством, получат благодарность за то, что в лесу время зря не теряли, а еще скорей — нагоняй за то, что так медленно собирались, и — айда на переформировку, переэкипировку и прочее «пере» — куда-нибудь за тридевять земель от этих, уже ставших родными мест.
Инну тоже где-то поджидали перемены. Вот-вот отыщется ее медсанбат или объявится новый, которому она позарез необходима будет, который без нее и в войну-то вступить по-настоящему еще не решился.
Но все-таки, что бы ни случилось, они все вместе долго еще будут вспоминать свою лесную жизнь, полную невзгод и лишений, но в то же время и прекрасную: ведь именно здесь, в белорусском дремучем лесу, в белорусских болотах, учились они бить врага, презирать опасность и смерть, подстерегавшую на каждом шагу.
— Верно я говорю, Кузя? — спросил Слободкин.
— Про что?
— Про лес, про болото.
— Верно. И все-таки обидно. В своем краю, в своей стране идем
