юный джентльмен вполне преуспевал в них, как и в большинстве иных школьных предметов. Способностей и талантов у нашего прыгуна хватало, через год его ждал Оксфорд, если только… Если только продолжать учебу останется хоть какой-то смысл.
Не слишком приятные запахи и грязь не смущали юного исследователя. Он спустился по короткому склону, оценил открывшийся взгляду узкий пустырь и бестрепетно двинулся вдоль технического потока, зорко выбирая места посуше, куда можно безопасно поставить ногу.
Искать смысл жизни, следуя вдоль канавы, достаточно парадоксальная идея, но джентльмен в грязных ботинках был склонен к определенной экстравагантности. Особенно, когда оставался в одиночестве. Когда смысл бытия выглядит столь необъяснимым сквозь призму философских изречений Сенеки и Марциала, если ответ невозможно получить искусственным путем, через выпаривания и кристаллизацию в химических ретортах и колбах, возможно случайный взгляд, цепь умозаключений, столь непринужденно выстраиваемая на пешей прогулке, даст ключ к разгадке, даст надежду…
Юному путнику чрезвычайно необходим был смысл жизни. Безотлагательно. Желательно сегодня. Бытие слишком мучительно, и есть ли смысл продлять это испытание завтра, послезавтра, в мучительную субботу и убийственное воскресенье?
Высокий нескладный мальчишка был очень одарен. Талантливый химик-самоучка, глубоко интересующийся ботаникой, юриспруденцией и многими иными дисциплинами. Его знаний медицины вполне хватало, чтобы понимать — он сходит с ума. О, да, он знал, что такое психиатрические лечебницы! Черт возьми, прочитана уйма книг по данному вопросу. Но понимание наличия патологии не приводит к раскрытию механизма и устранению непосредственно самой проблемы. В книгах ответа не находилось. И мальчик понимал, что продолжает лишаться рассудка. Грязное, отвратительное, безобразное безумие. Полное ночных галлюцинаций и дневного трезвого ужаса. Больной был достаточно проницателен, чтобы поставить неутешительный диагноз. Да, шанс выкарабкаться остается, и как мужчина и джентльмен человек обязан бороться. Весь ужас именно в этом — «как мужчина и джентльмен». Как недостойно. Недуг, унижающий человеческую гордость. Позор, который во что бы то ни стало джентльмен обязан скрыть.
Он знал, как это сделать. В комнате брата, запертый в ящике стола, лежал пистолет. Ключ хранился среди книг — потертости у дверцы шкафа выдавали, что ей часто пользуются. Пистолет — надежный, пусть и порядком устаревший «Тауэр»[8] — был неизменно заряжен. Приставленный к виску ствол приятно холодил кожу, сердце замирало в предчувствии облегчения. Человек знакомый с медициной и статистикой самоубийств, отлично знает, что надежнее (и гораздо эстетичнее) стрелять в сердце. Кабинетный вор направлял оружие себе в грудь, взводил курок… Отчетливо представлялся грохот, звук падающего тела, меркнущий в клубах порохового дыма, свет. Крики, вбегающие в кабинет люди… Мальчик твердо знал, в каком порядке прибудут в кабинет испуганная прислуга и родственники, список был неоднократно составлен в уме, дважды записан на случайных клочках бумаги, впоследствии тщательно сожженных в камине. Список ничего не понявших людей. Мать будет пятой или шестой — в зависимости от обстоятельств. Брат, естественно, последним — кто же забирается в чужой кабинет, когда его хозяин дома?
Недостойно джентльмена воспользоваться чужим оружием для столь личного дела. Пальцы аккуратно снимали со взвода курок, пистолет возвращался на место, ящик закрывался, ключ занимал место в своем наивном тайнике.
У умного человека всегда есть выбор: яд, петля, сталь, несчастный случай. Как химик, он предпочел бы яд — естественно, не вульгарный мышьяк, ведь цианистоводородная кислота или иные цианиды, куда надежнее. Можно позволить себе немного экзотики — знаменитый яд кураре достать в Лондоне не так сложно. Впрочем, воздействие на человеческий организм экстрактов растений семейства Loganiaceae[9] еще недостаточно исследовано. Не стоит опрометчиво рисковать.
Мальчик часто стоял на мосту Ватерлоо, на платформе «Финчерч стрит», рассматривая энергичные паровозы метрополитена. В любом варианте имелись существенные недостатки. Маслянистые воды Темзы выглядели абсолютно тошнотворно, в падении на кинжал (или нож, что гораздо практичнее) чувствовалось что-то смехотворно-театральное, петля отталкивала своей прозаичностью. Нет, все-таки яд. Стоит ли бояться неизбежного' когда боишься иного?
Он боялся женщин. Боялся болезненно, до оцепенения, почти до обморока. Собственно, обмороки тоже случались, но он запретил себе о них вспоминать. Но ежедневная свинцовая тяжесть на языке, жар, невыносимая потливость, паралич ума и тела. Он не мог с ними разговаривать, особенно с молодыми, не мог стоять рядом, черт возьми, не мог их обонять!
Хуже всего, что его непреодолимо тянуло к женщинам. Пошло, безобразно, физиологично до боли, и… и… Нет, кое-что даже самый беспристрастный исследователь собственных пороков обязан оставлять в тайне. Но ночи… ночи были безумны, и тем отвратительнее, что те фантазии казались невыносимо притягательными. Служанки, графини, уличные проститутки, принцессы Магриба и Нанкина, холодные и величественные дамы дворцов, бесстыдные и продажные уличные девицы, о, всякие! Он давно перестал читать романы и рассказы, — там, почти в каждой истории, назойливо и навязчиво описывались женщины, пусть намеками, пусть исподволь, вскользь. Юный читатель, дрожа, заставлял себя захлопывать книгу, не в силах отогнать приступ горячечного воображения…
Пытливый юноша был совершенно прав, подозревая первопричиной своего жестокого недуга биохимию. Но, увы, его догадки современная наука не могла ни подтвердить, ни опровергнуть. Термины «избыток тестостерона», «юношеская гиперсексуальность» поставили бы в тупик и лучшие академические умы той Британии. Карл Юнг еще не родился, Зигмунд Фрейд лишь начинал первые опыты по изучению сосательного рефлекса, экспериментируя с собственной соской, а Рихард фон Крафт-Эбинг лишь подумывал о написании своего великого труда «Половая психопатия».
К демонам ночные ужасы! Юноша шел дальше, уверенный, что долгая и утомительная прогулка сделает его ночи спокойнее, насколько это вообще возможно. Прогулки, спорт, водные процедуры — он не пренебрегал ни единым медицинским советом. Но фехтование и бокс не слишком помогали. Пять ночей в неделю он проводил в школьной спальне — истинная пытка. Болтовня однокашников выводила из себя. Будь оно все проклято — джентльмены не должны затрагивать определенные темы. Драки не одобрялись администрацией, он уже дважды бывал на грани исключения из школы.
К черту! Выбравшись на относительно ровное место, он ускорил шаг, внимательно озираясь и запоминая неприглядные зады домов. За эти полгода он узнал Лондон намного глубже любого из сверстников. Бурный Сити и свежий Хайгейт… Грубый Ист-Энд… сюда мало кто из юных воспитанников частной школы осмеливался забредать. Ему нравилось рисковать, изучая чрево столицы. Мир был полон прелюбопытнейших загадок. Ах, если бы не изнурительный недуг!
Он обогнул кучу строительного мусора. Нет, не строительного. Ремонтного — детали всегда важны. Куски отбитой штукатурки с ровно подрезанным краем доказывали, что стену ремонтировали фрагментарно, фрагмент подгнившей деревяшки намекал, что его аккуратно удалили, срастив подпорченный плинтус свежим куском, дабы вернуть на место
